Залман Шнеур - Дядя Зяма

И дядя Зяма, задыхаясь, бежит к знакомому Могилевскому адвокату. Ожидая в коридоре своей очереди, как пациент, который ждет не дождется, чтобы ему вырвали больной зуб, Зяма вдруг вспоминает похвалы, которые Груним-шадхен расточал Мейлехке еще до помолвки: тот, мол, еще в детстве научился писать любым почерком — отца, матери, братьев, так что люди надивиться не могли, до того искусно это было сделано. Значит, он… он, этот подонок, и деньги обманом получил, и сам подделал подписи. Хоть караул кричи!

Адвокат выслушал всю историю, все Зямины подозрения во всех деталях и объяснил, что есть два пути: либо заплатить по фальшивому векселю и промолчать, либо не оплачивать, и тогда Мейлехке Пика, его зятька, арестуют. Но это пахнет тяжелым приговором, острогом… Поэтому он, адвокат, советует лучше по векселю заплатить, и пусть все остается «между своими»…

За этот умный совет Зяме еще пришлось выложить тридцать рублей серебром. «Один рубль с сотни, таков закон…» Красноречивый адвокат убедил Зяму. Зяма, испытывая жгучий стыд, заплатил по векселю и полубольной, разбитый, почерневший привез домой эту «ценную покупку» с фальшивыми подписями. Михля, увидев Зяму, испугалась и сразу уложила его в постель с бутылкой горячей воды в ногах.

Когда дядя Зяма немного пришел в себя, он сразу велел Гнесе перебраться из ее квартиры обратно домой, а где она будет жить, когда Мейлехке вернется из Киева, видно будет…

Но что тут, ради Бога, может быть видно? Домой он, этот одаренный зятек, не возвращается. Даже писем не пишет… Михля ходит помертвев от страха. Гнеся выходит к обеду с головой, обмотанной полотенцем, и заплаканными глазами. А Генка смотрит на них обеих, широко распахнув ресницы. На милом личике этой озорной брюнетки больше не видно улыбки. Зяме это как нож острый в сердце. Ему нечего сказать своим женщинам. Он чувствует себя перед ними кругом виноватым. Сам сделал несчастным «ребенка». Сам выгнал тихого голубка, Шикеле-племянника. Сам взял в дом эту жадную сороку, Мейлехке Пика, за его красивый почерок … Что же он не сгорел вместе со своим почерком , еще до того, как Зяма с ним познакомился!

Дела запущены… Зяма жалуется своему единственному сыну Ичейже, но тот только пожимает плечами:

— Пусть разведутся.

Пусть разведутся… Легко ему говорить, сам-то он, между прочим, счастлив в браке. Кроме того, Мейлеха Пика он с самого начала терпеть не мог, и вообще его, Ичейже, вся эта история мало волнует. Вот он и говорит теперь: «Пусть разведутся». А вдруг…

И Зяма, поступившись гордостью, стал потихоньку писать письма своим киевским знакомым, чтобы те порасспрашивали, где сейчас Мейлехке Пик, чем занимается, что собирается дальше делать?

Ответы пришли очень неприятные. В письмах намеком сообщалось о гулянках, о веселых домах. О картах… О том, что Мейлехке часто видят вместе с его отцом, с этим реб «Меером- дреером [216] См. примеч. 1 на с. 133 (примечание 176). ». Яблочко падает недалеко от яблони…

Зяма уже сам стал подумывать о том, чтобы съездить в Киев и добиться толку… Что значит «добиться толку»? Это дядя Зяма и сам не вполне понимал. Он только понимал, что «так» дальше продолжаться не может. Но не успел Зяма собраться в дорогу, как вдруг в один прекрасный понедельник в доме объявился Мейлехке Пик, будто с неба свалился. В изношенной одежде, с маленькой сумкой в руках. Как безработный комедиант. Шолом алейхем , я здесь!..

Мышиное личико и масляные глазки сияли застенчивой наглостью. Усики цинично шевелились. У Мейлехке был вид ловкого слуги, который, устроив очередную проделку, очень хорошо знает, что хозяин в нем нуждается и, вероятно, снова возьмет к себе на службу… Видно, друзья-приятели в Киеве дали ему понять, что в Шклове его ищут, что жена и теща «по нему сохнут».

Как только Зяма увидел это остроносое личико и услышал вороватый голосок, он, вместо того чтобы вскипеть от злости, сам впал в тот же игривый тон.

— А! — Зяма выбежал навстречу Мейлехке в ермолке и рабочем переднике. — Кого я вижу! Алейхем шолом! — И принялся с показной сердечностью трясти руку зятя. — Я тебя жду почти четыре месяца! Ты мне очень нужен…

У Мейлехке Пика камень с души свалился. Значит, в Киеве ему не соврали. И он с полукапризным, полуиспуганным удовлетворением в голосе переспросил:

— Вы… Вы в самом деле во мне нуждаетесь?

— О чем ты говоришь?.. Конечно, ты мне нужен! — Зяма, не переставая, тряс его руку. — Я же должен отхлестать тебя по твоим трефным щекам.