Александра Маринина - Ад

Та вздохнула и отвела глаза.

— Ничего хорошего, Любовь Николаевна. То, что я увидела при осмотре, не дает возможности для двойного толкования. Вы запустили болезнь, и теперь излечение более чем проблематично. Я взяла ткань на биопсию, она покажет, права я или нет. Я вас направляю на рентген малого таза, УЗИ и хорошо бы сделать томографию. И кровь сдайте обязательно. После этих исследований можно будет сказать точно, как далеко зашло заболевание.

Страшного слова врач в тот раз не произнесла, и Люба надеялась, что речь идет все-таки о чем-то другом, менее опасном, менее ужасном. Она ничего не сказала Родиславу, не хотела его пугать и заранее расстраивать. А вдруг окажется, что все поправимо? Она пройдет курс лечения, выздоровеет, а муж ни о чем и не узнает.

Прошла неделя, результаты биопсии и анализ крови были готовы, рентген, ультразвук и томографию Люба сделала и снова пришла на прием. На этот раз все было более определенно и еще более безнадежно.

Рак шейки матки, четвертая стадия, метастазы в паховые лимфоузлы, в почки и в легкие. Неизлечимо. Срок оставшейся жизни — от двух до шести месяцев.

Со всеми результатами на руках Люба поехала в специализированную клинику, и там диагноз полностью подтвердили.

— Я вам рекомендую операцию по удалению матки, это позволит избежать процесса разложения тканей, и вы будете чувствовать себя не так плохо, — сказал онколог. — Кроме того, разлагающаяся ткань продуцирует крайне неприятный запах.

— Да, конечно, — убито пробормотала Люба. — Это может помочь?

— Не стану вас обманывать, это не поможет продлить жизнь, но вам самой будет немного легче. После операции вам сделают химиотерапию, для этого тоже придется побыть в стационаре. Потом вернетесь домой и будете проводить поддерживающее лечение.

Он подробно рассказывал о том, как будет протекать лечение, какими препаратами, как будет развиваться симптоматика и течение болезни, но Люба плохо слышала его. В голове билась только одна мысль: она умирает. Ей осталось всего несколько месяцев. И ничего нельзя сделать.

На негнущихся ногах она вышла на улицу и села на скамейку. «Почему я? — билось в голове. — Почему это должно было случиться именно со мной? Чем я провинилась, Господи? Что я сделала не так? За что ты меня так наказываешь?» И параллельно, каким-то непересекающимся курсом крутилась другая мысль, о муже. Сказать ему или нет? Конечно, рано или поздно он обо всем узнает, врач предупредил, что она начнет быстро худеть и слабеть, и скрыть это будет невозможно. Более того, невозможно будет скрыть и операцию, и химиотерапию. Так что сказать все равно придется, весь вопрос в том, когда сказать и какими словами. Сразу поставить его в известность о том, что бороться бесполезно и ей осталось совсем немного, или обнадежить, сказать, что лечение может помочь? Сказать прямо сегодня или подождать, когда назначат день операции?

Она не понимала, что ей теперь делать. Ехать за город, домой, где Дениска обязательно увидит ее перевернутое лицо и спросит, что случилось, или поехать в отцовскую квартиру, ключи от которой у нее есть, сидеть там в одиночестве и ждать Тамару с работы? Или отсидеться в пустой московской квартире, где после их переезда никто не жил и где пусто, мертво, мебель закрыта полиэтиленом и в воздухе витает заброшенность и одиночество? Куда ей деваться со своим горем? Как смириться с приговором? Как жить дальше, зная, что осталось так мало? Сказать ли Леле?

Она собралась с силами, рывком подняла себя со скамейки и побрела, спотыкаясь, в сторону парковки. Долго шарила пустыми глазами по рядам машин, стараясь понять, какая из них — ее. Водитель увидел Любу и сам выехал ей навстречу.

— Куда, Любовь Николаевна? — спросил он. — Домой или в офис?

— Домой, — как можно ровнее ответила Люба.

— За продуктами будем заезжать?

— Пока не знаю…

— Как скажете.

Она пыталась вспомнить, нужно ли покупать что-то домой, может быть, хлеб или молоко, но не могла сосредоточиться ни на чем, кроме сурового и не подлежащего обжалованию вердикта, который ей вынесли. Люба хотела отодвинуть навалившееся на нее известие обычными заботами и начала перебирать простые бытовые мысли: что она вчера приготовила для сегодняшнего обеда, какие дома есть продукты, нужно ли что-то купить. Внезапно мозг буквально взорвался отчаянием: да какая разница, есть дома еда или нет?! Пропади оно все пропадом! Пусть все умрут с голоду, пусть зарастут грязью, пусть ходят в нестираных и неглаженых вещах! Какое все это имеет значение, если она умирает, а они остаются, здоровые и счастливые.