Фридрих Горенштейн - Дрезденские страсти. Повесть из истории международного антисемитского движения

– Доктор Генрици, – сказал я, – мне, к прискорбию, казалось, что между вами и Иштоци существуют какие-то внутренние трения, а это было бы для международного антисемитизма серьезной потерей. Но теперь, когда я слышу вас, мне кажется, что говорит Иштоци… Доктор Генрици, вы оба нужны международному антисемитизму. Ваше сотрудничество – его главная, может быть, сила, поймите это.

Генрици посмотрел на меня и улыбнулся.

– Я люблю славян, – сказал он, – когда они подавлены чужой властью, и терпеть их не могу, когда они свободны, как не могу видеть седла на корове… Не обижайтесь на мои откровенные слова и постарайтесь их понять. Под чужой властью я имею в виду не политическую власть, а идейную. Хотите вы этого или не хотите, но вы будете заимствовать чужие идеи в социализме и антисемитизме, как вы заимствовали чужие идеи государственного и экономического устройства.

– Пусть так, – ответил я, – но вы не можете отрицать, что выступление Иштоци на конгрессе – это поэма… Это великий поэт-антисемит, его ненависть к еврейскому врагу полна личного лиризма… Это именно то, что сближает его с русскими антисемитами и чего не хватает антисемитизму немецкому.

– Именно, именно, – оживленно ответил Генрици, – вы очень точно сказали. – Антисемитизм Иштоци носит характер личной обиды на евреев… Не буду от вас скрывать, первоначально, в молодости, Иштоци имел довольно тесный контакт с евреями, имел с ними дела, но затем задолжал им и, не желая платить, их возненавидел. У меня никогда не было никаких личных дел с евреями и никаких к ним личных претензий. Я возненавидел их как идею.

– Такой кабинетный, научный антисемитизм важен, – сказал я. – Однако он имеет свои отрицательные стороны. Я все-таки считаю, что будущее антисемитизма в сочетании поэзии и науки. И напрасно вы списываете со счетов славянский и мадьярский элемент в практическом антисемитизме… Восточная и южная Европа еще скажут в антисемитизме свое слово и еще выдвинут в будущем новых вождей…

Мы так увлеклись разговором, что не заметили, как вошли на территорию парка и пошли по одной из его замечательных дубовых аллей.

– Давайте присядем, – сказал Генрици. Мы сели на скамейку под большим старым дубом. Видно, мои слова задели Генрици, он задумался, я тоже молчал.

– Возможно, – сказал через несколько минут такого взаимного молчания Генрици, глядя на расстилающийся за дубовой аллеей прекрасный луг в английском стиле, – но даже если вы и правы, то будущий вождь не появится в провинции, а явится из провинции, как неоднократно бывало в прошлом. Народные движения всегда нуждались в таких провинциалах, вспомним Жанну д’Арк… Но во всяком случае, он явится не из среды Иштоци… Обратите внимание на состав форейна венгерских антисемитов: несколько адвокатов, журналистов, мелких помещиков… И все они дворяне, хоть и именуют себя народными антисемитами… Это люди совершенно другого сорта, чем даже наши германские реформеры, где преобладают купцы и ремесленники. А ведь и реформеры не могут быть будущим социалистического антисемитизма… Фабричный рабочий – вот его будущее, – Генрици произнес эгу фразу твердо, как заученную наизусть, – вождь социалистических антисемитов, вождь нашего будущего должен это понимать…

Весной 1924 года молодой, поджарый Гитлер, в шляпе, в светлом плаще, в завязанном тонким узелком галстуке и начищенных полуботинках, стоял на мюнхенской улице рядом с обрюзгшим Людендорфом, в генеральском мундире и прусской каске с шишаком, ожидая со своими молодыми белобрысыми адвокатами приговора «правового» Веймарского государства за попытку совершить социалистический поход на Берлин. Лица на снимке у всех такие, точно они не ждут приговора суда за государственную измену, а рассказывают друг другу похабные анекдоты о евреях…

Впрочем, мы не собираемся здесь давать никаких нравственных характеристик левому социалисту-антисемиту Гитлеру. Нам хватает г-на Дюринга и прочих представителей дрезденского симпозиума. Тех же, кто хочет послушать подобные характеристики, мы отсылаем к немецким современным «правовым» интеллектуалам. Они вам дадут о Гитлере самый нелестный отзыв и охарактеризуют его с самой плохой стороны. Точно так же как белорусский антисионист Бегун нелестно отзывается об антисемитизме, они нелестно охарактеризуют гитлеризм, расскажут вам, каким инородным телом был гитлеризм в немецкой истории и что господствовал он над немецким народом только благодаря гестапо и прочим методам насилия. И потому ныне никаких опасностей возрождения гитлеризма на немецкой земле не существует. Это главная задача «правовых немцев» – доказать, что сегодня Германия – совсем другая страна, чем она была в предгитлеровский и гитлеровский период. Но сама их терминология, да и моральный облик этих «правовых» интеллектуалов, их теплые души, как слегка подогретый вчерашний суп, – все это свидетельствует, что в Германии, по крайней мере в «правовой» Германии, мало что изменилось. Казалось бы, кто помнит сейчас имена деятелей предгитлеровского периода: Шольц, Эркеленц, Фишер, Штреземан, Носке, Гильфердинг, наконец, рейхсканцлер Маркс, не Карл, а его однофамилец Вильгельм? Но заносить их в Красную книгу исчезающего вида рано. В общем немецком политическом круговороте их цель остается неизменной: главное, чтобы не была «антинемецкими» чужаками обижена Германия, любимое дитя. Немецкий нацизм они рассматривают как внутреннее семейное дело. В крайнем случае они дают нацистским баловникам отечественный шлепок мягкой «правовой» рукой по волосатой нацистской заднице, но при этом отечески прикрывают ее от чужого ненемецкого сапога. В 1924 году уже упомянутый Гитлер отделался именно этим шлепком по заднице. В послегитлеровский период стиль этих «правовых» схоластов не изменился.