Ласло Краснахоркаи - Сатанинское танго

Жители поселка сжались от страха и сейчас, когда прозвучали последние фразы, обрушившиеся на них как гром с неба, они опустили глаза, поскольку не только от слов Иримиаша исходило пламя, но и взгляд его жег и пылал… Госпожа Халич с кающимся видом впитывала в себя этот звучный голос, почти сладострастно склонившись перед Иримиашем. Госпожа Кранер обняла своего мужа и с такой силой притянула его к себе, что тот был вынужден шепотом обратить на это ее внимание. Госпожа Шмидт, побледнев, сидела за «персональным столом», порой проводя рукой по лбу, словно хотела стереть с него красные пятна, выступающие то и дело от приступов гордости, которую она не могла сдержать. Госпожа Хоргош, в отличие от мужчин, которые — даже не понимая точный смысл туманных намеков — были покорены и напуганы необузданной страстью речи, с язвительным любопытством поглядывала из-за скомканного носового платка.

Конечно… Знаю, знаю!.. Ситуация не настолько проста! Но перед тем как вы — сославшись на неудержимое давление обстоятельств, на сжимающиеся тиски беспомощности перед лицом фактов — освободите себя от этих обвинений, подумайте еще раз об Эштике, неожиданная гибель которой вызвала такой переполох… Вы, друзья мои, скажете сейчас, что вы невиновны… Но что вы ответите на мой вопрос: если вы правы, то как мы назовем несчастное дитя?.. Невинной жертвой? Случайной мученицей? Безгрешным агнцем?.. Конечно. Давайте лучше остановимся на том, что она была невинной, верно? Но тогда… Если она была воплощением невинности, то… виновны вы, дамы и господа, виновны, все до единого! Вы можете отвергнуть это обвинение, друзья, если чувствуете, что оно совершенно безосновательно!.. Но вы молчите! Значит, вы согласны со мной. И это хорошо, потому что мы уже на пороге освобождающего признания… Потому что теперь уже все знают, а не только подозревают, верно? что именно произошло. Я бы хотел, чтобы вы подтвердили это, все как один, хором… Нет? Вы молчите, друзья мои? Ну конечно, конечно, я вас понимаю, тяжело, до сих пор тяжело, даже сейчас, когда все стало ясно. Ведь едва ли мы сможем воскресить это дитя! Но поверьте мне, наша задача в ином! Мы должны обрести в себе силу смотреть в лицо фактам! Открытое признание — своего рода исповедь. Очистите душу, освободите волю, и мы снова сможем поднять голову! Подумайте об этом, друзья! Скоро господин трактирщик отвезет в город гроб, мы же останемся здесь с тяжкой памятью о случившейся трагедии, но не обессилев, не трусливо спрятавшись, поскольку мы взяли на себя вину. Удрученно, но открыто встанем мы под лучами правосудия… И мы не будем больше колебаться, поскольку поняли, что смерть Эштике была наказанием и предупреждением, и ее жертва указывает нам, дамы и господа, путь к лучшему, более справедливому будущему…

Слезы, выступившие на их покрасневших от бессонницы, потухших глазах, при последних словах быстро — еще неуверенно, осторожно, но неудержимо — побежали потоками облегчения по лицам. То здесь, то там раздавались короткие, словно простуда под палящим солнцем, почти безличные вздохи. Ведь они уже давно ждали этих освобождающих слов, об их «лучшем, более справедливом будущем», и теперь их чуть было не разочаровавшиеся глаза изливали на Иримиаша доверие и надежду, веру и воодушевление, решимость и медленно крепнущую волю…

И вы знаете, когда я теперь мысленно возвращаюсь к тому зрелищу, которое открылось перед нами в момент нашего прихода, когда вы, друзья мои, буквально друг на друге, с медленно текущей слюной, без сознания валялись на стульях и столах… оборванные и покрытые потом… Признаюсь, мое сердце сжимается, и я не способен осудить вас, поскольку я никогда не забуду то, что я увидел. Снова и снова я буду вспоминать это зрелище, если кто-нибудь захочет отговорить меня от дела, на которое вдохновил меня Господь. Ибо в этой сцене я увидел вечную нищету людей, несчастных и отверженных, влачащих жалкое существование и лишенных защиты, и в ваших сопении, храпе, стонах я услышал настоятельный крик о помощи, на который я должен буду всегда отвечать, до тех пор, пока сам не стану прахом, до своего последнего вздоха… В этом я увидел особый знак, ведь я выступил в путь ради того, чтобы встать во главе могущего, справедливого гнева, требующего голов истинно виновных… Мы хорошо знаем друг друга, я для вас открытая книга, друзья мои. Вы знаете, что многие годы хожу я по свету, и с горечью убедился на опыте, что в действительности — несмотря на все убеждения в обратном, за толстым слоем обмана и лживых слов — ничего не изменилось… Нищета осталась нищетой, и те две добавочные ложки еды, которые мы получаем, значат не более чем разреженный воздух. И за эти полтора года… я осознал: то, что я до сих пор делал — ничто… я должен не помогать в житейских делах, а найти более глубокое решение… И я решил воспользоваться существующей на настоящий момент возможностью, собрать вместе нескольких человек и создать образцово-показательное хозяйство, которое даст верный кусок хлеба, и соединит вместе эту небольшую группу бедняг, то есть… вы ведь понимаете?.. Создать с несколькими людьми, которым нечего терять, островок, где придет конец всем унижениям, где мы будем не враждовать, а жить друг для друга, где каждый сможет ложиться вечером спать в достатке и спокойствии, в безопасности, так, как подобает человеку… И когда весть о нашем начинании разойдется повсюду, я знаю, возникнут, как грибы, подобные островки, и нас станет больше и больше, и внезапно твоя жизнь… и твоя… и твоя… казавшаяся безнадежной, вдруг обретет перспективу… Когда я добрался сюда, я знал, чувствовал, что эти планы необходимо осуществить. И поскольку я здесь родился, принадлежу к этому месту, то именно здесь я хочу все это реализовать. Вот почему я направился со своим другом и помощником в усадьбу Алмаши, и вот почему мы с вами смогли встретиться сейчас, друзья мои… Насколько я помню, главное здание все еще в хорошем состоянии, да и с другими хозяйственными постройками не будет особых хлопот… Договор об аренде — детская игра. Есть только одна серьезная проблема, но пока оставим ее…