Жиль Мартен-Шоффье - Милый друг Ариэль

— Чернокожая… Какая именно чернокожая? Как молочный шоколад или как черный? Нет-нет, о кофе забудь навсегда, в лучшем случае молочный… Так и быть, возьму парочку, и то ради тебя, но не темнее упаковочной бумаги, о'кей?

Если чернокожие модели больше никому не требовались, то негритянская музыка все еще была в ходу. Мои немногочисленные валькирии дефилировали под звуки рэпа. И это было довольно-таки мерзко: я ненавижу этот вид шума. А юные безмозглые дурочки дружно дергались под нее, скандируя хором: «Эй, дружок… Эй, дружок…» На всем пространстве от луврской арки Каррузель до Института арабского мира, повсюду, где креативщики представляли новые модели, зрители бубнили одни и те же слова, в одном и том же ритме, и это было так же весело, как вопли муэдзина. Естественно, я отвечала на эти камлания веселой улыбкой. В области высокой моды энтузиазм — азбука нашего ремесла. Впрочем, развлечений мне хватало. На показах высокой моды не знаешь куда деваться от развлечений. По вечерам я тщетно пыталась загнать своих девиц в отель — куда там! Пять двадцатилетних шведских телок на свободе в Париже — да кого они послушаются! Особенно мои: стоило воззвать к их разуму, и эти красотки замыкались в себе, как улитка в раковине. Что ж, это вполне простительно: им даже не приходилось проявлять инициативу. Сотни стервятников вились вокруг, выжидая удобный момент, чтобы кинуться на добычу. Мне следовало бы присматривать за ними, но роль дуэньи идет мне как корове седло. И я отправлялась домой, спать.

По традиции в конце первой Недели мод, в субботу, устраивается большой прием, знаменующий кульминацию наших безумств. В этом году хозяином был Dior. Мой муж принял приглашение. Послушать его, так речь шла о рабочем мероприятии. Не думаю, что ему известен точный смысл слова «работа». По-моему, он понимает ее как роль султана в гареме. В 25 лет он организовал агентство моделей. Его первая супруга заправляла этим агентством целых пять лет. Потом я, завершив свою карьеру манекенщицы, приняла бразды правления. Однако именно Фабрис, с его белокурыми волосами, белоснежными зубами и фигурой серфингиста, олицетворяет в нашем кругу гетеросексуальный динамизм. Вот уж кто родился под счастливой звездой: даже сидя в кресле перед телевизором (а это его любимое занятие), он излучает энергию. Все окружающие считают его великим спортсменом, тогда как его максимальным физическим усилием являются нескончаемые телефонные беседы с дружками-фотографами. Официально это называется «работа». И верно: ведь они говорят о девушках. Но при всем том я относилась к этому вполне спокойно: у меня был сексуально привлекательный муж, прекрасный любовник, который любил женщин. Конечно, я предпочла бы, чтобы он не любил их всех подряд, но в общем не жаловалась. Впрочем, и он, со своей стороны, когда моя супружеская верность ставила перед ним неприятные вопросы (что тоже случалось), никогда не доискивался ответов. Мы прекрасно ладили друг с другом.

Когда мы поселились вместе, я выставила только одно требование — личную ванную. Я обожаю одиночество, обожала всегда: мое первое детское воспоминание восходит к тому дню, когда я не разрешила матери одевать меня. Фабрис сразу же оценил все значение этого стратегического пункта. Мы проводим вместе все дни и большинство ночей, но самые свои важные разговоры он приберегает именно для моей ванной. Я как раз стояла там перед зеркалом, подводя глаза, когда он вошел и присел на краешек ванны. Как обычно, он начал осторожно, издалека. Кто же интересовал его на сей раз? Некая Аника, юная шведка, поступившая в наше агентство две недели назад. Он хотел знать ее завтрашнее расписание. Я ответила с металлом в голосе:

— Она выступает вместе с Линдой.

— Евангелистой?

— Нет, с Линдой Дюпон… Ну что ты спрашиваешь! Конечно, с Евангелистой!

— Сколько ей лет?

Обычно на такой вопрос я отвечаю: «Ей 17, но скоро исполнится 25». Это чтобы сразу заткнуть рот ассистентам Готье, Сен-Лорана, Монтаны и прочих кутюрье, которым на самом деле глубоко плевать на возраст наших ходячих вешалок, — после дефиле они на них и не взглянут. Но Фабрис — дело другое. Этот изысканный трус надеялся реализовать свое право первой ночи, но никогда не осмелился бы сделать это без молчаливого согласия хозяйки агентства, то бишь меня. Для этого у нас существовала условная фраза: «Она совершеннолетняя», и все было ясно. Что ж, девочка и правда была совершеннолетней, я это сообщила, он улыбнулся, я поняла, а он понял, что я поняла. Нам следовало бы сменить тему.