Томас Пинчон - Милость и расправа в Вене

— Минутку, — сказал Сигел, — а ты куда это, блин, собрался?

— Наружу, — ответил Лупеску, — прочь из джунглей.

— Но слушай, эй, я не смогу. Я же никого не знаю.

— Так и должно быть, — легкомысленно заявил Лупеску. — Ты быстро вникнешь, — и был таков прежде, чем Сигел сообразил ответ. Через десять секунд дверь снова открылась, Лупеску засунул голову и подмигнул. — Миста Куртц — он умер [5] Отсылка одновременно к «Сердцу тьмы» Конрада и «Полым людям» Элиота. , - по-совиному объявил он и исчез. Сигел остался пялиться на эмбрион.

— Ну так, что за хрень, — сказал он медленно. Встал, прошел к телефону и набрал номер Рейчел. Когда она ответила, сказал: «Ну у тебя и друзья».

— Ты где? — спросила она.

— Я только что вернулся, — объяснил Сигел.

— Рада, что ты позвонил, — сказала Рейчел, — я пыталась дозвониться, а тебя не было. Я хотела сказать, что только что сестра деверя Салли, наглая обаяшка четырнадцати лет, ворвалась в город из какой-то школы для девочек в Вирджинии, а Салли умчалась с Джеффом, так что мне придется остаться и развлекать ее, пока Салли не изволит вернуться, а когда я смогу уйти, выпивка у вас уже кончится: знаю я вечеринки Лупеску.

— О господи боже, — сказал раздраженно Сигел, — это нелепо. Если друзья Лупеску хоть сколько-нибудь на него похожи, то это место наводнит орда буйнопомешанных, и я никого не знаю. А теперь еще и ты не придешь.

— О, это все хорошие люди, — сказала она. — Может, слегка необычные, но, думаю, тебе понравятся. Останься, — дверь внезапно и жестоко пнули и в проем ввалился толстый багровый подросток в морской форме, волоча на спине девушку.

— Леупьескоу, — возопил матрос. — Хде ты, чеутов румын?

— Погоди, — сказал Сигел. — Что, простите? — переспросил он матроса, который разместил свою пассажирку на полу.

— Я гварю, хде Леупьескоу, — сказал матрос.

— Боже, — пробормотал он в телефон, — они здесь, они уже просачиваются. Что мне делать, Рейчел, они даже по-английски не говорят. Тут какой-то тип мореходного вида, который говорит на языке, неизвестном человечеству.

— Дорогой, — рассмеялась Рейчел, — хватит вести себя как контуженный. Это наверняка всего лишь Харви Дакворт, он родом с Алабамы и говорит с очаровательным южным акцентом. Вы чудесно поладите, я уверена. Позвони завтра и расскажи, как все прошло.

— Погоди, — отчаянно начал Сигел, но она уже сказала «Пока-пока» и отключилась. Он стоял, держа в руках мертвую трубку. Харви Дакворт топотал по соседним комнатам, взывая к Лупеску; а девушка, весьма юная и с длинными черными волосами и большими круглыми сережками и в спортивном свитере и левайсах — она показалась Сигелу идеальной пародией на богемную девицу сороковых — встала и посмотрела на Сигела.

— Я хочу с тобой в постель, — обозначила она драматически, и Сигел тут же просветлел. Вернул трубку на рычаг и улыбнулся.

— Прости, — сказал он учтиво, — но, сама знаешь, изнасилование по статутному праву и все такое. Но хочешь, налью тебе выпить? — он отправился на кухню, не дожидаясь ответа, и обнаружил Дакворта, сидящего на раковине и пытающегося открыть бутылку вина. Вдруг пробка выскочила, бутылка выскользнула и кьянти расплескалось по всей белой форме Дакворта.

— Твайу м-мать, — сказал Дакворт, уставившись на сиреневое пятно. — Чеутавы гуинейцы даж бутыуку ноумална не замутят. — раздался звонок, и Сигел крикнул: «Открой, красавица», и поднял бутылку с пола. «Еще осталось», — произнес он радостно. На него нахлынуло веселье, совершенно безответственное; легкомысленность, которая, как он осознал, может обозначать первый этап истерики, но, как он надеялся, скорее служила признаком старой доброй беспечности, что поддерживала его на Континенте прошлые два года. В другой комнате раздалось нечто вроде хора вопящих мальчиков, распевающих пошлые лимерики. Вошла девушка и сказала: «Боже, это Бреннан и его друзья».

— Ой-ёй, — сказал Сигел, — А далеко их слышно. — и еще как. В его дружелюбном состоянии Сигелу вдруг показалось, что пересказ истории о пареньке по имени Билл, который очень киску любил, приобрел Глубокое Человеческое Значение, предстал в некотором трансцендентальном свете, напомнив финальное трио из Фауста, когда опускается золотая лестница и Маргарита поднимается на небеса. — Действительно мило, — пробормотал он. Девушка с отвращением посмотрела на Дакворта, потом широко улыбнулась Сигелу.

— Кстати, — сказала она. — Я Люси.