Наталия Ломовская - Лик избавителя

А утро подкралось к ним как враг.

– Ты… останешься? Я выстрою для тебя дом, только не здесь. В другой стране, на пустынном берегу океана, – он сделал движение рукой, словно очерчивая силуэт будущего дома, и Люся внутренне переняла это движение, почувствовала его ложь и его правду. – Я выстроил бы для тебя дом из белого камня. И чтобы вокруг – никого…

– Мы будем там вместе?

– Прости. Я не могу. У меня… Я…

– Жена? И дети?

– Да. И еще долг перед моей страной. У нас мужчины умирают за это.

Она кивнула, смирившись. Дом из белого камня, дом на берегу океана, на пустынном берегу не был для нее чем-то реальным. Это была горизонталь, а она всегда жила по вертикали – в вертикальном городе, тянущемся к небу, в вертикальной профессии, где то, что не является взлетом, считается падением…

Нестерпимо яркий, красный, как апельсин, солнечный диск выкатился на небо. Вдруг Люся поняла, что она находится в огромном доме, где, помимо этой комнаты (прохладный каменный пол, окно во всю стену, коллекция оружия на стене), есть еще много комнат и, вероятно, много людей. Слышались, правда, едва-едва чьи-то отдаленные голоса, звуки шагов, заливисто звонили телефоны – не меньше пяти, честное слово! В дверь кто-то осторожно постучал, Кабус отошел и вернулся с подносом. Но Люся едва отхлебнула огненный, крепкий кофе и отлучилась в ванную. Там Люся быстро приняла душ, скрутила узлом на затылке волосы, с удивлением заглянула в зеркало, словно видела себя впервые. Разве ей принадлежали эти глаза в пол-лица, до краев налитые сиреневым светом, яркие без помады губы и хрупкая, как ножка цветка, шея с глубокой подвздошной ямкой?

– Позволь, я сделаю тебе подарок, – сказал Кабус, когда она, уже затянутая в латы одежды, вышла из ванной. – Он будет залогом нашей будущей встречи. Возьми. Оно принадлежало моей матери.

Это было ожерелье из бирюзы старинной работы. Люся провела пальцем по синим камням, по золотым звенышкам.

– Такое красивое… Прости, я не могу его взять. Оно принадлежало твоей матери, оно должно остаться твоей жене, твоим дочерям.

– У них довольно украшений.

– Все равно. Мне будет казаться, что я ношу чужое. Что я его украла.

– Тогда возьми вот это кольцо. Оно принадлежит только мне.

На простом перстне из белого металла была выгравирована стилизованная роза.

– Что это значит?

– Я окончил колледж Розы в Швейцарии. Вместе с дипломом мне вручили это кольцо. Я всегда носил его.

Но кольцо оказалось безнадежно велико Люсе, и тогда она сняла с шеи цепочку, продела ее через толстый ободок кольца и снова застегнула у себя на шее.

– Я буду носить его всегда. А теперь мне пора. Мои товарищи, наверное, уже волнуются.

Она видела – ему пора вернуться к своей жизни, к своим делам.

До гостиницы, роскошной гостиницы Шах-Аббас, построенной в старинном стиле, ее довез шофер. По дороге она нет-нет да и ловила в зеркале его пристальный взгляд, но предпочитала не задумываться о значении этого взгляда…

А в гостинице было не то чтобы волнение, а самая настоящая паника с заламыванием рук.

– Ты где была? Ты что творишь?

Но Люся только слабо улыбнулась.

– Можно, я побуду пока одна?

Ее оставили в покое, решили не затевать истории. Вернулась, и на том спасибо. Теперь лучше, чтобы все было шито-крыто, чтобы все было как прежде…

Но Люся стать прежней уже не могла. Любовь, пронесшаяся через ее упорядоченную раз и навсегда жизнь, все изменила, словно с привычных вещей и явлений был сорван серый, пыльный покров.

Прошла зима, а к весне Людмила Ковалева была уже признанной балетной звездой, примой, небожительницей. О ней говорили. Ей подражали. Критики заговорили о новой балетной манере. Подражали Ковалевой не только на сцене, но и в жизни – оказалось, у нее есть свой собственный стиль, неповторимая изюминка. Питерские модницы стали носить длинные узкие юбки, на плечах – широкие шарфы, «как Ковалева», и делать «ковалевские» прически. Косой пробор, гладко уложенные волосы, низко на затылке – шиньон. Дотошная публика разглядела и мужской перстень, который Люся носила на шее, на цепочке. Поклонницы признали такое украшение очень оригинальным и загадочным и все, как одна, стали носить такие же. Кто отбирал перстенек у дорогого существа, одинокие же тайком от всех покупали мужские печатки в магазине, причем чем больше размер колечка, тем лучше, иная целый обруч вывешивала поверх джемперочка и страшно собой гордилась.

У Люси брали интервью. Ее наконец-то пригласили сниматься в кино – в фильме-балете «Золушка», потом в «Моей прекрасной леди» по Шоу. «Леди» снимали в Москве. Люся жила в гостинице, там-то ее и застукала корреспондентка из женского журнала. У небалованных советских женщин было, как известно, всего два журнала, один сельскохозяйственной, другой – урбанистической направленности. Оба печатали примерно одни и те же рецепты, вышивки и советы – мол, простокваша полезна для цвета лица, начесы портят волосы, женщина – друг человека. Корреспондентка сначала позвонила, договорилась о встрече, чем повергла Люсю в некоторое смятение.