Дина Рубина - Коксинель (сборник)

– Испания – серьезная страна, – сказал он и вдруг улыбнулся… – Просто там у людей совершенно другое чувство юмора. Там нельзя шутить, как шутят, скажем, в Италии. И это – во всем. Например, в Италии распятый Иисус – это тридцатилетний красавец.

В Испании страшные распятия… Мы догадались, что если он дважды падал на крестном пути, то должен был расшибить себе колени. Поэтому сплошь и рядом на кресте он – с разбитыми коленями, с содранной, свернутой шкуркой кожи, израненный и измученный… Опасная страна, опасные люди… Это здесь, – продолжал он, – среди местных крикунов принято орать друг на друга, размахивая руками перед самым носом, но носа так и не коснуться. Там не так… Там каждое движение, каждый жест исполнен сокровенного смысла и истолковывается самым опасным образом. Тебе приходилось видеть фламенко? Нет, не то, что показывает ученикам наша великолепная Брурия, и не туристический вариант для богатых американцев. Настоящее фламенко надо смотреть в Андалусии. Вот тогда бы ты поняла, что великие традиции этого искусства научили испанцев внимательно относиться к движениям человеческого тела… А плечи! Ты знаешь, как умеет говорить плечами настоящая испанка!

(Тут я вспомнила, как он показывал ребятам бой быков.) Я смотрела, как его небольшие красивые руки сноровисто приготавливают кофе, как ловко и даже любовно он берет предметы, как точно ставит на плоскость стола и как все вокруг послушно этим рукам; по тому, как он брал предметы, казалось, что и кофейник, и изящные чашечки, и конфетницу с выгнутыми, как лепестки цветка, краями сделал именно он. Вдруг я увидела, какой это уютный домашний человек; он был хозяином пространства, неуловимо и ненавязчиво он его создавал, я вдруг обнаружила, что мне хорошо, славно тут сидеть и слушать его, с удивлением ощутила в себе необыкновенное расположение к этому маленькому, некрасивому, но чем-то притягательному человеку.

– Вот Лорка писал: «В Испании мертвый человек гораздо мертвее, чем в любой другой стране мира…» А у нас, в Галисии, вообще к смерти относятся… как бы это тебе объяснить… по-дружески, что ли, на равных.

– Умер-шмумер, лишь бы был здоров? – спросила я.

– Приблизительно. Но с гораздо большим уважением. Смерть, понимаешь ли, это настоящее торжество духа, это… К сожалению, – Люсио досадливо пощелкал пальцами, – у меня не хватает иврита объяснить тебе более… вдохновенно, красочней, страшнее!.. Недалеко от Сантьяго, в округе Ньевес, каждый год 29 июля все те, кто спасся от смерти, надевают саваны, ложатся в гробы, а их родственники обносят их вокруг церкви Рибартеме.

– Зачем? – недоуменно спросила я.

Он задумался… Положил на стол ножик, которым разрезал фрукты, нервно потер ладонями колени.

– Может быть, подразнить старуху? Хотя вообще-то считается, что они возносят святой Марте благодарность за спасение… Ты знаешь, я с детства над этим думал. Вернее, когда стал подрастать – всегда думал о смерти. Мне кажется, настоящие мужчины должны жить так, словно каждую минуту они готовы принять ее в объятия, как подружку. И еще… еще мне кажется, что художник… ну, я имею в виду человека, что видит толпу не изнутри, понимаешь?..

– Я понимаю, – торопливо сказала я, – дальше!..

Он испытующе взглянул на меня, помолчал.

– Так вот, мне кажется, – медленно проговорил он, – что художник сам должен сочинить сюжет своей жизни, любви, смерти… так же как сочиняет он его для своих персонажей. Великий художник ведет на ниточках, как послушных марионеток, не только своих героев, но и… собственную смерть. Ах, черт возьми, послушай, как жаль, что ты не понимаешь испанский! – воскликнул он в отчаянии.

– Как жаль, что ты не понимаешь русский, – тихо возразила я.

– Послушай, – продолжал он, – я расскажу тебе, как в ранней юности однажды в Мадриде в двух шагах от меня убили человека.

Это было в одном из обычных недорогих баров, на улице Эспос-и-Мина. Я – провинциальный сопляк, можешь вообразить меня в мои восемнадцать лет, явился из медвежьего галисийского угла, только-только закончив школу… И вот – Мадрид, столица… я целыми днями брожу по городу, просто околачиваюсь по улицам… Ну и зашел пропустить пару кружек светлого пива – кстати, там и сегодня продают хорошее пиво…

Стойка была расположена в центре узкого длинного зала, и по обе стороны ее теснилась публика. Не знаю – почему я сразу обратил внимание на этих троих: они стояли напротив меня, по другую сторону стойки – двое светловолосых, а третий чернявый, он говорил с каким-то строптивым и одновременно виноватым выражением на лице. А те двое его молча и мрачно слушали…