Татьяна Толстая - Кысь

– Почему без доклада? – нахмурился.

– Слезай, скидавайся, проклятый тиран-кровопийца, – красиво закричал тесть. – Ссадить тебя пришли!

– Кто пришел? Зачем пропустили? – забеспокоился Федор Кузьмич, слава ему.

– «Кто пришел», «кто пришел»! Кто надо, тот и пришел!

– Тираны мира, трепещите, а вы мужайтесь и внемлите! – крикнул и Бенедикт из-за тестева плеча.

– Чего «трепещите»-то? – Федор Кузьмич понял, скривил личико и заплакал. – Вы чего делать-то хотите?

– Кончилась твоя неправедная власть! Помучил народ – и будя! Сейчас мы тебя крюком!

– Не надо, не надо меня крюко-ом! Крюком больна-а!

– Ишь ты! Он еще будет жалкие слова говорить! – закричал тесть. – Бей его! – И сам ударил наотмашь. Но Федор Кузьмич, слава ему, горошком скатился с тубарета и отбежал, так что попал тесть по книге, и книга та лопнула.

– Зачем, зачем вы меня ссаживаете-е-е-е?

– Плохо государством управляешь! – закричал тесть страшным голосом. Бросился с крюком к Набольшему Мурзе, долгих лет ему жизни, но Федор Кузьмич, слава ему, опять нырнул под тубарет, оттуда под стол, и перебежал на другую сторону горницы.

– Как умею, так и управляю! – заплакал с той стороны Федор Кузьмич.

– Развалил все государство к чертовой бабушке! Страницы из книжек выдираешь! Лови его, Бенедикт!

– У пушкина стихи украл! – крикнул тоже и Бенедикт, распаляя сердце. – Пушкин – наше все! А он украл!

– Я колесо изобрел!

– Это пушкин колесо изобрел!

– Я коромысло!..

– Это пушкин коромысло!

– Я лучину!..

– Вона! Еще упорствует…

Бенедикт бросился ловить Федора Кузьмича с одной стороны стола, тесть кинулся в обход с другой стороны, а Набольший Мурза, долгих лет ему жизни, опять нырнул под стол и перебежал назад.

– Не трогайте меня, я добрый и хороший!

– Юркий, гнида! – закричал тесть. Рукой о стол оперся и прыгнул, прямо одним прыжком столешницу перемахнул. Федор Кузьмич, слава ему, визгнул, порскнул под шкаф и забился там в глубину куда-то.

– Лови его! – хрипел тесть, шаря и тыкая крюком под полками. – Уйдет! Уйдет! У него тут ходы всюду прорыты!

Бенедикт подбежал на подмогу. Вместе, мешая друг другу, тыкали крюками, шарили, запыхались.

– Чего-то держу, вроде попался… Ну-к, ты помоложе, нагнись погляди… Не подцепить никак… Он, нет?..

Бенедикт встал на четвереньки, завернул голову под шкаф, – темно, клочья какие-то.

– Не видать ничего… Кудеяр Кудеярыч, вы бы посветили!

– Выпустить боюсь… Ну-ка, крюк перехвати у меня… Ч-черт, не пойму…

Бенедикт перехватил крюк; тесть встал на карачки, пустил под шкаф свет, кряхтел.

– Пылишша… Не видать ничего… Пылишшу развел…

Под крюком дернулось, вроде как одежда треснула, Бенедикт тыкнул с поворотом, но поздно: туку-туку-туку, – мелкие шажочки перебежали вдоль стены за полками куда-то вглубь палаты.

– Упустил, черт! – крикнул тесть с досадой. – Учил ведь тебя, учил!

– А чего всегда я!.. Вы сами за одежу зацепили!

– Придавить надо было! Где он теперь… А ну, выходи, Федор Кузьмич! Выходи по-хорошему!

– Нечестно, нечестно! – крикнул Федор Кузьмич, слава ему, из-под полок.

– Там он! Давай!

Но Федор Кузьмич опять перебежал.

– Не надо меня ловить, маленького такого!..

– Тыкай!.. Тыкай сюда, тудыть!..

– Почему настаиваете?.. Уходите отсюда! – пискнул Федор Кузьмич из третьего места.

– …Плохие люди! – крикнул из четвертого.

Тесть озирался, Бенедикт озирался, вытянув шею, склонив голову, – вот шуркнуло под дальним шкафом; повернул голову к дальнему шкафу; вот прошелестело под полками; мягким длинным прыжком Бенедикт прыгнул к полкам; если закрыть глаза, звуки лучше слышно; закрыл глаза, поводил головой из стороны в сторону; еще бы уши прижать, – совсем хорошо бы: ноздри раздулись, – можно и по запаху… где он пробегает, там его запах… Вот он!

– Вот он! – крикнул Бенедикт, прыгая, наваливаясь и крутя крюком; под крюком пронзительно, тонко завизжало. – Держу-у-у-у!

Лопнуло что-то; звук такой тихий, но отчетливый; на крюке напряглось и обмякло. Бенедикт крутанул и выволок из-под полки Набольшего Мурзу, долгих лет ему жизни. Тельце чахленькое, а сколько возни было. Бенедикт сдвинул колпак, обтер рукавом нос. Смотрел. Видать, хребтина переломилась: головка набок свернута, и глазки закатимши.

Тесть подошел, тоже посмотрел. Головой покачал.

– Крюк-то запачкамши. Прокипятить придется.

– Ну а теперь чего?

– А счисть его вон хоть в коробку.

– Руками?!