Татьяна Толстая - Кысь

Бенедикт поерзал, не знал что еще говорить. Где она книгу-то прячет. Под кроватью? Бенедикт выставил ногу, как бы невзначай, просунул под лежанку и обтрогал ногой, чего там спрятано. Вроде короба.

– Вот, знаете, читаешь в книгах: флердоранж, фата… букетик фиалок, приколотый к поясу… фимиам…

– Да, эти все на букву «ферт», – сказал Бенедикт. – На этот ферт, я заметил, ни одногошенька слова не понять. – Через валенок плохо было слышно, что за короб и где у него крышка. Вот ведь: без крюка – как без рук.

Варвара Лукинишна плакала единственным глазом.

– …алтарь… певчие… «голубица, гряди»… паникадило…

– Да-да. Ни слова не разберешь!

Бенедикт просунул вторую ногу под кровать, наступил валенку на пятку и потянул ногу из обуви. Портянку заело, – видать, слабо намотано; нет, лучше оба валенка сбросить. Ведь до чего неудобно без рук! Ну? Ведь чтоб первый валенок снять, надо вторым пятку прижать, а чтоб второй снять, надо первым отдавливать; ну а если первый снял, так он будет снятый? Чем же давить-то? Вот это вопрос научный, а ведь ни в одной книге ответа на него еще не сыскалося. А если из природы наблюдение взять, то надо ногами, как муха, – быстро-быстро друг об дружку перебирать; тогда ноги вроде как запутаются: которая первая, которая вторая; ан, глядь, обувь и слетит.

– …ведь и юность пролетела без любви! – плакала Варвара Лукинишна.

– Да-да! – согласился Бенедикт. Теперь надо портянку отмотать: путается и мешает.

– Возьмите меня за руку, друг мой!

Бенедикт примерно решил, где у Варвары Лукинишны рука, взял это и подержал. Теперь руки заняты, ноге уж точно помочь нечем. Значит надо крутить ступней, чтоб портянка отматывалась, а что отмоталось, – второй-то ногой придерживать да отодвигать. Вспотеешь, умаямшись.

– Не трепещите так, друг мой! Поздно! Судьбе не угодно было скрестить наши пути!..

– Да-да, верно. Я тоже заметил.

Босая-то нога насколько же ловчей обутой! Она ж все равно как зрячая! Вот стенка короба, шершавая, но без заноз: от бересты заноз не бывает, это ж не древесина, а луб! А не всякий луб на короба идет: который тонкий, так его больше на письмо берут, а который потолще – это уж на корзины; столярное дело понимаем; а тута крышка, так крышку-то пальцем приподдеть…

– Вы тоже волнуетесь? Друг мой! Неужели?..

Бенедикт крепче ухватил руку или что там у Варвары Лукинишны, для опоры; растопырил пальцы на ноге, оттянул большой палец, поддел крышку. А-а-а-а! Тудыть!..

…В глазах померкло, взвился весь и упал, хватаясь за что-то: судорога, проклятая! Забыл, что ноги-то – не руки, тудыть!!!

…Отошло. Фу-х.

…Варвара Лукинишна лежала не шевелясь, с открытым глазом, смотрела в потолок. Бенедикт удивился и присмотрелся. Чего это? Вроде заехал ей локтем куда-то… не разбери поймешь. Зашиб, что ли?..

Посидел, подождал.

– Э-э, – позвал.

Молчит. Никак померла?.. а знать, померла. Эвон!.. Отчего это?.. Неприятно-то как… Помирать – не в помирушки играть.

Посидел на тубарете, опустив голову. Нехорошо… Вместе работали. Шапку снял. Женщина ведь не старая, еще жить бы да жить. Книги переписывать. Репу садить.

…Родственников вроде не было – кто же хоронить будет? По какому обычаю? По нашему, али как у Прежних принято?..

Матушку – по Прежнему обычаю хоронили. Навытяжку. Если по-нашему, – надо потрошить, коленки подгибать, руки с ногами связывать, фигурки глиняные лепить, в могилу класть. Никогда Бенедикт сам этих дел не делал, всегда любители набегали, он только в стороне к стенке жался.

– Тетеря! – крикнул в дверь. – Поди сюда.

Перерожденец охотно забежал в избу: тепло в избе.

– Тетеря… Вот баба помре. Сослуживица… Сослуживицу пришел навестить… Вот прямо сейчас и помре. Что делать-то надо?.. А?..

– Так, – засуетился Тетеря, – руки ей на груди сложи крестом… вот эдак… да не так!.. где у ней грудь-то?.. хрен ее знает… должна быть пониже головы… руки – крестом, в руки, конечно, икону; глаза закрыть… где у ней глаза-то?.. а, один есть! Спартак – ЦСКА, один – ноль; челюсть подвязать; где у ней челюсть-то?! где че… – неважно; вот так пущай лежит, а ты, значит, народ созывай, пирогов, блинов, всего напеки, и главное чтоб выпивки до хуища.

– Хорошо, иди, дальше я знаю.

– Винегрету главное, винегрету побольше! Красного, знаешь, с лучком! Эх!

– Вон отсюда!!! – заорал Бенедикт.

…Сложил руки крестом, если это у ней руки, глаз закрыл… надо бы камушком? – откуда зимой камушек! – теперь икону? Это что они на бересте рисуют? идола-то?