Теренс Уайт - Слон и кенгуру

1 — перекладина калитки; 2 — доска; 3 — уголок

Работа была скучная, поскольку инструмент имел склонность уходить в сторону, пока не пролагал себе путь сквозь уголок, но, как только они добрались до гофрированного железа, дело пошло быстрее.

Когда каркас был, наконец, скреплен, он приобрел вот такой вид:

Между тем, вечернее составление списков продолжалось, однако тут возникли новые осложнения, связанные с реакцией соседей. Поначалу Пат Герати свободно болтал о Ковчеге с каждым встречным-поперечным; Филомена подслушала достаточно, чтобы подкрепить его рассказы, да и сам Ковчег стал обретать зримые очертания. И в Брекстаун начали поступать анонимные письма — обычное в окрестностях Кашелмора средство решения вопросов сельского хозяйства. Первое из них — написанное самим Герати, чьи отношения с его хозяином клонились к худшему, о чем мы еще поведаем, — было ясным и недвусмысленным:

Милостивый Сёрр

Мы восемь жильцоф Кашлемора прознали что вы отдали честь сарая Мики О’Каллахана Джеймсу Херати и Пату Донохью и жене чтобы сделать зло и иметь кровельный дом Но мы не желаем Платить Рэнту и Процэнты с Нее человеку который дал это тому найдите Место для нас восьми жильцоф потому где нам скот гонять Но их затравят собаками если вы дадите ему честь сарая мики О’Каллахана мы позаботимся о Дольнейших неприятностях так что Пажалуста будьте осторожны

Второе гласило:

мистер Витт

Вы мне уже розрушили дом почти готовый Но если вы не Сделаете ни медлено тогда Смотрите

Это письмо написал Микки. Миссис О’Каллахан узнала почерк и очень рассердилась на мужа. Она заявила, что, если мистер Уайт захотел развалить сарай, то не человеку с такой головой, как у Микки, ему мешать.

В третьем письме говорилось:

Ваша Чисть

Мы знаем куда вы целите сэр и Стереть если нада Кровью прочие Дела которые оскорбить нашу Рилигию Так что паверте нам ваш любитель

Это было сочинение двадцати трех братьев и сестер Филомены.

Четвертое:

М-р Витт Эск

Я имею у себя сераль Мики О’Каллахан эти 23 года для Свободного прохода по слюнявой луговине Когда коровам нада но теперь Вы Завалили его бес Дум о Бедных Суседских людях как Конибал потому каторый зловредный англичашка тот и всегда но Правосудие Заторжествует

Кто написал это письмо, установить не удалось, ведь не миссис же О’Каллахан, в самом деле. Может быть, Томми Планкетт.

Помимо выпадов чисто литературных, серьезных нападений на Ковчег до поры до времени не наблюдалось. Имело место определенное количество ночного бубуканья да побивания Ковчега камнями, но, поскольку камни не взрываются, большого вреда они не принесли.

Собственно говоря, бубуканье обычно приберегалось местными жителями для вдов, вторично вышедших замуж. Производилось оно так: желающий выразить свое неодобрение отбивал у стеклянной бутылки дно, прикладывал горлышко к губам и громко ухал ночами под окном спальни новобрачных. Получалось нечто, отдаленно похожее на пение рожка. Вот эти звуки, лязг камней по гальванизированному железу да непрестанный лай Алмазной и Крохи и нарушали в течение нескольких ночей покой Беркстауна.

Причина столь терпимого отношения к Ковчегу была двоякой. Во-первых, в Беркстауне терпимо относились почти ко всему и объяснялось это здешним климатом. Набегавшие с юго-запада дождевые тучи несли в себе тяжкий груз воды, набранной ими в Атлантике, в трех тысячах миль отсюда, обременяя аборигенов таким спудом, что им достаточно трудно было разбираться и в собственных делах, не говоря уж о заботах соседей. Вторая же причина была иной: все, кроме самых буйных голов и смутьянов, сошлись на том, что Ковчег О’Каллахана не составит труда развалить несколько позже. Давайте, говорили все, сначала посмотрим, что у них выйдет. А поджарить мистера Уайта до смерти или похоронить его заживо в полной терниев яме мы сможем, когда станет ясно, что денег из него больше не выжмешь.

И в дом стали в больших количествах стекаться соседи, предлагавшие на продажу пары самых разных животных. Мальчишки Вьюрк, приученные ловить, на радость Св. Стефану, птиц, гоняя их до тех пор, пока бедняги не падали от изнурения наземь, приносили не только вьюрков, но и дроздов, скворцов, малиновок и иных беззащитных представителей фауны, коих соглашались продать за бесценок. Всякого рода «пастыри» предлагали овец, телят и прочую скотину, принадлежавшую тем, кто подрядил их ее пасти. Украшением рынка служили двадцать семь представителей козлиного племени и тринадцать ослиного, все больше самцов. Приходили продавцы дерна, латунных кроватей, роялей, сломанных велосипедных рам, вязальных машин (лишенных существенных деталей), граммофонных раструбов, одряхлевших скаковых лошадей, яиц, фотографий предпоследнего Папы, еще не срубленных деревьев, пустых бутылок, непарной обуви и списанных по старости молотилок, — приходили толпами, выражая желание видеть мистера Уайта и никого другого. Каждый из них норовил умилостивить его, называя «Ваш Честью», — обращение, к которому они прибегали лишь перед исповедью, как правило, сильно усеченной. И каждый гневно вопил, когда мистер Уайт ничего не приобретал, обманывая их надежду нажиться не вдвое, а втрое.