Ингвар Амбьёрнсен - Вид на рай

А потом появилась Гру Харлем Брундтланн. Сначала я услышал, как кто-то шагает по коридору… уверенно. Я понял — это она! Несколько минут спустя я услышал ее голос: «Внимание, внимание! Идет мама!» Она повторяла и повторяла эту фразу. В другой обстановке и при других обстоятельствах эти твердые и четкие шаги, означающие, что она, «мама всей нации», знала цель и дорогу для достижения цели, успокоили бы меня. Но сейчас… когда все оказалось вверх тормашками? Вместо успокоения я почувствовал страх и… страдание. Да, я очень страдал. Ведь я стоял здесь совершенно голый, в чем мать родила. С пипкой меж ногами, не принадлежавшей мне, при том она, чужая пипка, поднималась все выше и выше… В пору смеяться, в пору плакать? А главное — она уверена, что это моя пипка. Я думал, умру от смущения, когда она вошла в кабинет и встала прямо передо мной. «Это Эллинг, — сказала она. — Эллинг, Эллинг, Эллинг. Хорошо, ты. Тебя я видела прежде. Эллинг из блочного дома. Эллинг, Эллинг, Эллинг». Она выговаривала слова, точно пела, ритмично и мелодично. Точно поп-певица, или как там они называются. Эриксен из социальной конторы подхватил ее слова: «Эллинг, это Эллинг, Эллинг, Эллинг из блочного дома». Каждый раз, когда он выговаривал мое имя, у меня звенело в ушах, я хотел кричать, но не мог выдавить из себя ни звука.

«Эллинг. Это только Эллинг, Эллинг, Эллинг, Эллинг».

Я молил Бога, но он не слышал меня.

«Это только Эллинг. Это только Эллинг, Эллинг, Эллинг».-

Настоящая пытка.

Она опустилась на колени и обхватила меня руками вокруг талии. Нет, думал я в смятении, сгорая от стыда. Нет, нет, нет!

Но… она не вняла моей тайной мольбе. Она оттянула обеими руками (какие у нее прохладные руки!!!) верхнюю, горевшую огнем кожицу назад, потом вперед — вперед и назад, пока, наконец, важная часть мужского полового органа не приняла перпендикулярное положение и не уставилась прямо на нее. Только теперь я заметил, что она была одета в тот самый прорезиненный комбинезон, что на фотографии в газете «Дагбладет»… Но в каком виде! Вокруг сосков на груди были вырезаны дырки. Бог ты мой!

Она облизала губы и открыла рот. «Нет! — подумал я. — Только не это!» Но снова — никакой реакции на мои потаенные просьбы. Крепко держа обеими руками мой член, она подводила дрожащую головку ближе и ближе к своему рту. Влажный язык. Влажный язык, красный и острый, коснулся головки снизу, в аккурат там, где мы, мужчины, очень чувствительны. Снова и снова. Вперед и назад. По кругу и по кругу. С ума сойти можно, и я обалдел, рассыпался в прах. Мое сознание работало, я понимал, что это только сон, пусть и неприятный, но… разум говорил мне, что мир будет выглядеть иначе, когда я проснусь, когда я освобожусь от беспокойного неправдоподобного видения. Ее язык теперь вращался. Вращался подобно пропеллеру вокруг сине-красной головки. Я видел раньше ее язык в действии, в политических дебатах по телевидению, к примеру. Быстрым, проворным и острым он всегда был у нее. Но это! Да еще без слов и без единого звука, всасывала и всасывала. Ее рот, должно быть, теперь настолько растянулся, что в уголках заломило. И тут я сразу вспомнил себя накануне вечером в комнате Ригемур; сижу под дождевиком и держу во рту фонарь.

Дальше все шло, как положено. Почти плача от стыда (да, теперь слышны были мои всхлипывания), я почувствовал, что кончаю. Сначала, будто в подошвах ног раздался сигнал к действию, потом весть поднималась выше, через ляжки и бедра к мошонке, к самому центру. Она снова стала усердствовать. Весь этот огромный фаллос (который я ни под каким видом не хотел признать своим) оказался у нее во рту, меж красными губами. И все это время она не спускала с меня вожделенных глаз. А я?.. Трепетал, страшился, голова шла кругом. Я видел ее социал-демократические глаза, которые, как лазерные установки, пронзали меня и читали рунические надписи внутри моей черепной коробки. И вот тут я понял, что она фактически «прочитала» меня, почувствовала сигнал, который прошел по мне снизу вверх, поняла, что произошло во мне и со мной. Он прошел по ее лицу и ее волосам, поднялся к стенам и к потолку. Даже Эриксен из социальной конторы и женщина с почты получили свое, зарядились. Я закричал так, что думал, будто разорвусь на части.

Вряд ли кто в состоянии понять, с каким стыдом я проснулся в своей постели в своей комнате. Скажу так: я был разбит. Сломлен. Диплом о результатах соревнований по плаванию, который я получил в летнем, организованном церковью лагере для детей, висел, как и прежде, на стене на своем обычном месте. Вымпел из Улленсванга — тоже. Платяной шкаф стоял там, где ему и положено стоять, у окна стоял стол. Однако, все равно что-то изменилось. Я лежал разгоряченный, растерянный и пристыженный в ночной темноте и просил Бога взять меня к себе. Мне казалось, точно стены, потолок и пол были из стекла, и я лежал, как на витрине, мокрый, жалкий и униженный, доступный для обозрения всем, кому не лень, всем в нашем городе-спутнике. Понятно, что был мокрый. Насквозь мокрый от пота до самого живота. Я свернулся калачиком, прижался лицом к коленям. Притих, как мышь, а внутри все горело. Во сне я содрогался от страха, что Гру причинит мне нечто ужасное. Теперь же я направил свои упреки самому Эллингу. Неужели я настолько испорчен? Правильно, что пытался иногда онанировать с помощью фотографии Гру на водных лыжах, не отрицаю. Но эти случаи можно сосчитать по пальцам. Положа руку на сердце, говорю честно, что никогда, даже в своих фантазиях, не опускался до того, чему стал свидетелем. Сексуальные фантазии… были. Ну и что! Я такой же человек, как и другие. Но никогда не осмелился бы подумать, что премьер-министр страны возьмет мою пипку в свой рот. И вообще никакую другую. Я всегда, так сказать, пытался найти деловое разрешение сексуального вопроса. Всегда незамедлительно и быстро. Посетившее меня после дерзкого и нахального интервью в «ВГ» видение нагой Гру не содержало ни капельки эротического элемента. Наоборот. Я видел девочку Гру, непорочный и невинный образ той, которая станет позже беспощадным политиком. Мне не нравились вопросы журналиста. Но неприличного они не сотворили в моем воображении. Нет! Зато теперь я видел эти образы. Дешевой порнографией можно было бы их назвать. И эта дешевая порнография, эти пошлые сцены лижущей и сосущей Гру Харлем Брундтланн отложились в моей собственной психике. Я, однако, не настолько глуп, чтобы не понять первопричину таких сновидений. Со дна собственного подсознания поднимаются они пузырями и выходят на поверхность. Это я, Эллинг, вижу эти сны. Они формируются во мне, внутри меня. Гру не имеет к ним никакого отношения. Гру — в Германии, и она не пошлая. Гру отдыхает невинно-чистая в гостиничном номере в Берлине, не ведая и не зная об Эллинге из блочного дома, который в своем подсознании превращает ее в легкомысленную порнозвезду. Все же сути я не могу понять. И тоже не могу объяснить появление у меня огромной пипки. Правильно, в детстве я часто желал, чтобы моя пипка была прямой, без всяких изгибов. Но что касается размера — и думать не думал. Ни одной секунды. Здесь у меня был полный порядок, должный уровень. После девяти лет обучения в школе знаешь что к чему, неплохо разбираешься в этих вопросах. Повторяю, слегка набок — да… но чтобы чересчур маленькая, нет уж, простите… Особенно в сравнении с другими! Вон пипка Кая Рейнерсена (или «булка», как он сказал бы). Что я говорю, «булка»? Какая там булка! И со сладкой маленькой булочкой не сравнить! Если говорить по правде, так половой член Кая Рейнерсена больше всего напоминал маленькую улитку. Парень был симпатичный, остер на язык, но замолкал всякий раз, когда мы шли в душевую. Но и он был не единственный. Исключений в нашем классе было больше чем предостаточно. Я говорю о них с одной лишь целью — показать, что хорошо знаком с вопросом. Рангвальд Лофтус и Кристен Хансен, к примеру, были украшены настоящими бананами. Они не скрывали их и не хвастали, но насколько я помню, их половые органы были действительно огромных размеров. Оба были скромными молчальниками, ходили со своими бананами в штанах, будто так и надо, никаких сексуальных разговоров, никаких! А рядом с ними мы, другие. Не особенно удачные красные плоды после не особенно удачного лета. Рассматривая друг друга, мы понимали, что от природы нам дано поручение — продолжить жизнь на земле, в большей или меньшей степени. Понимали, но не хвастались перед девочками этим как бы своим преимуществом. Здесь мы были едины. Но почему тогда мое подсознание воспылало иметь огромный половой аппарат? Следует рассматривать как неосознанное желание? Вопросы, на которые я не мог найти ответа, но одно я знал твердо, что против своей воли я поручил Гру Харлем Брундтланн, мягко говоря, играть не совсем красивую роль. Утешал себя, что я не хотел, не отвечаю за работу своего подсознания… но легче не становилось. К тому же я сам был настолько мокрый, что вынужден был встать и сменить пижаму.