Юханнес Трап-Мейер - Смерть Анакреона

Они вошли вместе в красную комнату, она и тетя Каролине. Удобно расположились на диване. Тетя взяла ее за руки: «Как тебе живется, моя дорогая Дагни?»

— Ах, тетя, если говорить откровенно, умонастроение мое гораздо опаснее самой болезни.

Тетя сказала как бы невзначай: «Я думала, что ты вылечилась, окончательно…»

Дагни не ответила, сидела и смотрела на человека, которого она раньше просто боготворила. Как легко можно ошибиться! Она считала тетю героической натурой. Она внушила себе, что если кто всерьез понравится ей, то она не посчитается ни с чем, преодолеет любые преграды. Она вообразила, что тетя тогда готова пожертвовать всем, всем. Но действительность опровергла ее мнение. Тетя была слабеньким существом. Интеллигентна, да, ничего не скажешь, но без широты и размаха. Ее ответ был типичным для нее: не хотела касаться опасного момента в ее словах: «…Умонастроение мое гораздо опаснее самой болезни». Она сказала так, да.

Она встала и бесцельно кружила по комнате. Собственно она была одной из этих привилегированных людей, только не соответствовала этому уровню в жизни — у нее не было богатства в натуральном виде, недвижимого имущества, не хватало человеческого таланта. Таково было мнение о ней всех этих существ, что окружали ее, они кого угодно могли превратить в анархиста. Прочь, прочь от них. Придет день, несомненно придет, когда сила извне сметет их с лица земли, прочь из этого семейного круга!

Он не отвечал своему месту. Таких, как тетя Каролине, по земле бродит уйма, и мужчин, и женщин, все они имеют «место под солнцем», которое они не оплатили подобающе, их личный жизненный вклад невелик. Поэтому прочь от этих людей. И голодающие миллионы чувствовали это. Домье в своих литографиях запечатлел, как это было, на вечные времена. Клан Лино должен исчезнуть с лица земли!

Печально, бесспорно, что утонченные типы, стиль и культура обречены на гибель, но начавшееся брожение извне, за оградой усадьбы «Леккен», нельзя остановить, тем более местными внутренними силами. Нельзя, не справиться. Ни за что на свете!

По своему темпераменту, по складу характера она была консервативна. Все ее холодное существо подходило к консервативной атмосфере, но подспудно сидело в ней — как во всех нас — некое восхищение противником, и это была слабость, большая внутренняя слабость, которая однажды не заставит себя проявиться. Конец с кланом Лино, значит, конец и с ней, чтобы уже быть точной.

Но восхищение противником покоилось главным образом, безусловно, на том основании, что не знаешь его хорошо, этот факт следует учесть.

Вот Герман. Он настолько без чести и совести, что, без сомнения, справится с тем, что грядет, приспособится. Вместе с другими, ему подобными, пойдет на компромисс и выживет на некоторое время. Может, даже на довольно длительное. Но борьба будет жестокой, сам фундамент, связывающий духовную и материальную культуру, которой владели «старые семьи», а именно незыблемость, спокойствие, исчезнет. И тогда вообще, к чему все?

Она стояла посередине красной комнаты, отсюда частично был виден кабинет дяди. Ух, какое у него лицо сегодня, усталое и скованное. Как он постарел! Дядя Вильгельм, заменивший ей отца, да, даже можно сказать, и мать, как она в общем-то любила его! Было, конечно, немало дней, к примеру в юности, когда она не пережила еще своего Седана и не знала еще цену верности и любви по заслугам, потому что была молода, и как раз потому судила обо всем на свой лад и отторгла его за ненадобностью. Ей казалось, что он ходил и как бы наблюдал за ней, и она настроилась к нему критически. Теперь, когда она переживает кризис, она поняла и оценила его любовь. Не бывал ли он у нее постоянно, когда она болела? Не он ли приезжал в Швейцарию и навещал ее, когда она лежала и ожидала тетю Каролине, так и не приехавшую к ней. Она даже не поблагодарила его.

Чувство признательности, большой благодарности к нему охватило ее. Она хотела войти к нему, обнять его, поблагодарить за все доброе, что он сделал для нее. Ведь у нее сегодня день рождения, неплохой повод.

Она вошла. Вильгельм Лино сидел и листал книгу с иллюстрациями, чтобы как-то убить время, но в действительности он думал лишь о Лалле Кобру. И когда Дагни приблизилась к нему, он почувствовал, несмотря на то что они были близкими людьми, она была почти его ребенком, несмотря на это, он почувствовал, что она была женщиной, молодой женщиной. Она подошла к нему и хотела обнять. Он успел взять ее руки и как бы задержал их. Он не мог… Лалла Кобру… он не мог вынести сейчас прикосновения другой женщины.