Юханнес Трап-Мейер - Смерть Анакреона

Когда она встала, чтобы спуститься вниз, она вдруг на минутку заколебалась, захотелось все бросить и рыдать и выть, но она собрала все свое мужество и пошла.

Когда нормальный взрослый человек предпринимает подобные передвижения, например: спуститься по лестнице, пройти через холл и войти в комнату, то получается, что ты будто бы бредешь мимо собственных прошлых впечатлений, ощущений, и не более. Вот так же шла она, минуя свое пережитое, которое приобрело вдруг скрытый примечательный смысл: нужна целая жизнь, чтобы воспроизвести его нормальным путем, а у нее не было времени. Осязательные ощущения действовали ошеломляюще, потрясающе сильно. Все, что было связано с этими стенами, неудержимо нахлынуло на нее, она не хотела, не хотела воспоминаний, ее здесь ничего не удерживало, но ужас, ужас, стены словно взирали на нее и напоминали, напоминали о молодости, о первых ее ощущениях, которые они бережно хранили. Слезы потекли ручьем, от сомнения и отчаяния, внутри — опустошение, крах.

Она вошла в комнату с выходом в сад. Там сидела тетя, называемая «камергерша». В высшей степени странный человек, эта тетя. По всей видимости, она была самой деликатной, самой недальновидной на этой земле, центром снобизма в снобистском кругу клана Лино — такова она была. Ее особенность заключалась в том, что она никоим образом не умела владеть собой. Нетактичная до предела, она могла ранить людей, даже людей ее собственного снобистского круга, самым грубейшим образом.

Сегодня у Дагни был день рождения, и она сказала как бы между прочим:

«Я никогда не выйду замуж, если это не произойдет сегодня» [4] «Я никогда не выйду замуж, если это не произойдет сегодня» — фраза из комедии «Любовь без чулок», главного произведения норвежского классика Юхана X. Весселя (1742–1785), поставлена впервые в 1773 г. .

Она посмотрела на тетю, как она отреагировала на ее шутку. Несчастная страдалица, больная, ей исполняется тридцать лет, может себе позволить в таком случае многое. Тетка глазами следила за ней. Дагни знала, что, когда дядя Вильгельм определил, что она по возвращении из Швейцарии снова поселится в «Леккен», тетка категорически запротестовала, боялась заразиться. Но дядя не любил возражений и настоял на своем. Теперь она мстила ей. Взгляд ее говорил: ты? Выходишь замуж? У нее было такое ощущение, что тетка сейчас начнет говорить о туберкулезном потомстве. И, конечно, об отце, о докторе Врангеле, да, от нее не скроешься.

Немного погодя, ровно в полдень. Пришел доктор Врангель и предложил прогуляться по саду. Газоны были еще по-сентябрьски зелеными, но цветочные клумбы давно замерзли, и дневное тепло отогрело их снова; они смотрелись теперь единой коричневатой гнилой склизкой массой, из которой кое-где местами выглядывала цветочная головка, которой удалось спрятаться от холода.

Белая мраморная статуя, изображающая юношу с протянутой рукой. Его правая рука напряжена, а левая расслаблена, понятно, что запечатлен момент, когда стрела уже пущена. Огромные клены позади статуи были еще одеты в листву. В начале осени листья приобрели кроваво-красную окраску, а теперь они стали коричневатыми. Чуть подальше, в глубине сада, где сплошь стояли деревья и возвышался небольшой холмик, дорожка вела к беседке и к мостику через железную дорогу, деревья там стояли почти без листвы, голые и закоченевшие. Когда одинокий редкий лист падал сверху на голые ветки, раздавался особый специфический шорох, шуршание засохшей листвы. Тяжелый влажный ветер дул со стороны фьорда и наполнял воздух сыростью. Особой силы в ветре не чувствовалось, но в старом мокром парке он сделал свое дело — все дорожки и земля превратились в липкую жижу…

Они шли без всякой цели. Они забрели в огород и пробирались теперь с трудом через мокрые заросли спаржи. Она сорвала несколько красных ягод спаржи и бросила в него. Она гневалась. Она видела, что земля, по которой они шагали, оказывала на него странное воздействие. Ведь из осеннего перегноя пробуждалась жизнь. Она заметила это по его осанке и походке, по его взгляду и по некоторым беглым замечаниям относительно того, что они видели. Да, такова реакция здоровых людей, ей же все равно, она должна, должна умереть.

Она закашляла, чтобы обратить на себя его внимание, внимание врача.

— Вы кашляете, фрекен Лино!

И она сказала, хотя прекрасно понимала, что говорит не совсем правду: «Да, я начинаю, естественно, снова кашлять. Здешнюю зиму я не вынесу».