Кеннет Харви - Там, где свобода…

Черт его знает, что это означало.

— Звонила Джеки, — сообщила жена, когда он вошел. — Она не хочет, чтобы ты больше являлся к ней в дом. Что ты сделал с Уиллисом?

Подойдя к холодильнику, он налил себе стакан молока. Жена говорила по телефону на кухне, сидя у стола с сигаретой. В воздухе висела синяя завеса дыма. Трубку она прижимала к груди, чтобы там их не услышали. Пара фраз только между ними, пока на том конце ждут.

Молоко было холодным. Он чувствовал, как оно проникает внутрь. Дюйм за дюймом. Бодрит его внутренности. Он посмотрел под стол — собаки там не было.

— Кэролин перепугалась до смерти.

Он машинально обернулся. Стакан просвистел поверх стола. Жена успела пригнуть голову, резко замолкнув. Лишь взгляд в ее сторону. «Ты в порядке», — прозвучал у него в голове голос отца.

На улице воздух холодил лицо. Он быстро шагал. Поворот. Он знал эту улицу. Она была такая же, как он ее запомнил. Совершенно такая же. Не изменилась. Как длинный коридор. Дома. Камеры. Люди внутри. Он знал дорогу. Он помнил.

Надо защищаться — вот что. Уиллис. Теперь он знал, что делать с Уиллисом. ДНК. Найденное на нем было не ее. Те волосы. Они принадлежали другой женщине, а не той, чье тело нашли. Он возвращается. Он идет за Уиллисом. Вот куда он идет. Вот куда нужно идти. Но этого не случилось. Так он миновал дом Уиллиса. Оттуда не доносилось ни звука. Тишина. Он пересек улицу. Остановился в конце дороги, сунув руки в карманы куртки. Он смотрел на дом Уиллиса, где были Джеки и Кэролин. В доме этого человека. Жили вместе с ним. Пока там все тихо. Кто бы знал, что теперь сказать. Все спокойно. Все разбрелись по своим углам. Хотелось туда зайти, в дом Уиллиса. Синий дом меж двух желтых. Дома в один ряд. Он тянул воздух ноздрями, слыша собственное сопение. Посмотрев на дверь, на красивые шторы в окне, на ручку двери, он заставил себя уйти прочь.

Дальше дорога шла под гору, спускаясь в даунтаун. [3] Даунтаун — исторически сложившаяся деловая часть города, чаще всего центральная. Там было кладбище. Могилы на склоне холма неподалеку от центра. А рядом торчали высотки. Их построили по соседству с кладбищем. Он раньше сюда ходил, хотя терпеть этого не мог. Здесь лежал его отец. Что можно разглядеть в камне? Люди стояли у могил на морозе, держа руки в карманах. Какая-то женщина в шляпе и длинном красном пальто с черным меховым воротником прижимала носовой платок к покрасневшему носу. Дыхание облаком вырывалось у нее изо рта. Она стояла у детских могил. Он прошел мимо. Прошел мимо деревьев, где был похоронен отец. Рядом с матерью. Сначала схоронил ее, а потом и сам улегся рядом. Они спали в отдельных кроватях. Но вместе. Всегда вместе. Родились, умерли, обрели спасение в руках Господних. Два соседних надгробия. Он стал разбирать выгравированные буквы. Дважды перечитал надпись на отцовском камне. Но прочитать надпись на камне матери он не мог. Не мог читать эти буквы. Он смотрел туда, но не понимал, что там написано. Отцовский камень. Хотелось пнуть его ногой.

Позади раздались шаги. Он не знал, много ли времени он провел здесь, думая о своем. Легкие шаги, аромат духов. Старушка, наверное. Он обернулся и увидел Рут. Вовсе не старушку, а Рут. Рут, которая смотрела на него.

— Рут, — сказал он. Та женщина в красном пальто у детских могил. Она сразу показалась ему знакомой. Из-за этого он и обратил на нее внимание, не зная, что это Рут. Хотя какая-то безотчетная догадка промелькнула в голове…

Она назвала его по имени.

Он сглотнул, видя, как она обернулась. Боже, подумал он. Господи Иисусе, подумал он. Какой ужас. Эти маленькие могилки. Маленькие и такие жуткие. Кожа покрылась мурашками. Умей он найти слова, они бы сейчас хлынули из него потоком. Он заплакал про себя. Слезы текли внутри, а не снаружи. Текли, не показываясь на лице, как часто у него бывало. Текли, не останавливаясь. Когда же это случилось? Чей это ребенок? Она не уходила.

— Я о тебе читала, — сказала она.

Сколько лет прошло? Двадцать пять. Она все та же. Немного постарела, но осталась прежней. Ей должно было исполниться сорок пять в прошлом месяце. Он помнил. В ноябре. Она шестью годами младше его. Красивая. Он все еще любил это лицо. Он не мог разлюбить его. У нее было особенное лицо. Одно из первых его любимых лиц. Он никогда его не разлюбит.

— Как ты? — спросила она, дыша туманом.

— Нормально.

Она улыбнулась. Слегка. Улыбка вышла такой скорбной, как та крохотная могилка. Он видел по лицу, что в ней живет страх. Что-то случилось. Что-то вселило в нее этот страх.