Я прощалась с друзьями, которые отправлялись искать приключений среди дикой природы и разбивать лагеря с индейскими названиями. Мы обменивались адресами, и всякий раз, давая свой, я предчувствовала надвигающуюся скуку будущих летних дней. Когда кто-нибудь из друзей спрашивал, что я буду делать дома, я ловила себя на том, что отвечала: «Возможно, устроюсь работать».
За обедом я рассказала об этом родителям.
Мама вздохнула:
— Я думала, ты поступишь на курсы живописи и будешь посещать тренировки по теннису.
— Я могу устроиться на неполный рабочий день, — сказала я.
— А не поработать ли тебе опять у отца? — спросила она, взглянув на него.
Я любила наблюдать за отцом на его рабочем месте — он был главным неврологом поликлиники, — мне нравилось смотреть, как он в своем белом халате пожимает пациентам руки и приглашает их в кабинет. Но я сказала:
— Мне нужен новый опыт, мама.
— Так может, стоит заняться медицинской практикой в той области, которая тебя интересует?
Я напомнила ей, что у меня ни к чему нет интереса.
— Ты любишь рисовать, — возразила она.
Я сказала, что думаю стать официанткой.
Папа промолвил:
— Попрактикуйся, убирая со стола.
* * *
Я пробежала в газете колонку с объявлениями о найме рабочей силы, но каждая работа требовала какого-то опыта. Я обращалась к потенциальным работодателям, используя слова из газеты: «Специальности у меня нет, но кое в чем я разбираюсь», однако из этого ничего не вышло.
Занятия на художественных курсах и теннис я отложила на лето, а пока что помогала маме по хозяйству и ходила плавать на залив со своей подругой Линдой.
Вечера были тихие. После ужина я отправлялась в спальню — писать письма друзьям и делать зарисовки. Я рисовала людей, стоявших группами, словно позирующих для фотоснимка, который займет место в альбоме.
Отец в кабинете наверху читал свои журналы «Неврология» в зеленой обложке и «Поражения нервной системы». Мама в столовой просматривала газеты. Время от времени она кричала ему, не хочет ли он что-нибудь из фруктов, и я относила ему то персик, то сливу, то нектарин. Перед сном я выгуливала Атланта, выкуривая при этом запретную сигарету.
Вечерами я частенько встречала Оливера Бидла — мужчину средних лет, который все еще жил со своими родителями: живое предостережение, прогуливающее миниатюрного цверкшнауцера. Он был провинциально деликатен, носил пузырившийся на локтях и коленях костюм деда, в котором тот играл в гольф, и попыхивал сигарой. До меня доходили слухи, что он то ли полоумный, то ли гений, но я не верила ни тому, ни другому. Оливер Билл был тем, кем становится всякий, кому некого любить, кроме родителей.
Я обычно говорила: «Хэлло, Оливер!», затем, обращаясь к его шнауцеру: «Добрый вечер, Перчик!»
Оливер произносил в ответ: «Хэлло!» Но с таким опозданием, словно каждый раз раздумывал, стоит ли ему отвечать. К тому времени, когда он все-таки отвечал, я уже отходила на несколько шагов и кричала: «Спокойной ночи!», словно мы провели вместе весь вечер.
* * *
В пятницу, как обычно, Джулия и Генри отправились в Лавледис на рассвете и были уже там, когда мы приехали. Джулия готовила обед и выглядела вполне отдохнувшей. Генри, казалось, больше не становился старше.
После десерта они пригласили меня в культурный центр на русский фильм с английскими субтитрами.
Я сказала, что не люблю читать во время сеанса. Джулия рассмеялась, приняв мои слова за шутку, и я почувствовала себя ужасно остроумной, так что все-таки пошла с ними.
Такого мрачного фильма я еще не видела: там все поумирали — кто от сердечного приступа, кто от голода, кто от того и другого сразу. Дома Джулия бросилась на диван в пароксизме славянской хандры и промолвила:
— Дайте мне скорее водки!
В моем присутствии они не целовались и не держались за руки, хотя однажды за ланчем Генри погладил мою ногу под столом, приняв ее за ногу Джулии. Я наклонилась к нему и прошептала: «Этак ты и вправду возбудишь меня». В конце концов, я уже вышла из детского возраста и была мастаком по части охлаждения пыла.
* * *
На пляже мы оставили свои сандалии на тропинке и расстелили на песке полотенца. Генри постоял минуту, поглядывая по сторонам, потом с разбега бросился в воду.
Океан бурлил, и когда вздымались волны, можно было увидеть медуз и колышущиеся зеленые водоросли. Повсюду лежали целые груды водорослей, высохших под солнцем почти до черноты. Ветер дул с такой силой, что они разлетались и носились по пляжу, как перекати-поле.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу