Арнольд Цвейг - Затишье

— Итак, Бертин, — сказал фельдфебель Понт, — о чем пойдет речь сегодня?

— Да, в самом деле! — несколько запинаясь, начал Бертин. — Сестра Софи была права, роясь в моей записной книжке. Ведь мы как раз выиграли Верденскую битву и повели новые позиционные бои под Верденом. Блажен, кто верует. Если смотреть на те события с сегодняшней точки зрения, следовало уже тогда подумать о мире, по крайней мере нам, армии, да и тем, кто остался в тылу, тоже. О высоком начальстве у нас и мнение было высокое; теперь мы склонны это мнение переменить. А ведь все зависело от веры в талант хоть некоторых наших политических деятелей и генералов. Солдат знал, что он исполняет свой долг, предельно напрягает силы. Он голодал, был замучен муштрой, но он отдавал все, что только мог, и умирал — не за кайзера и отечество, как неустанно старались втолковать читателям со страниц газет мои подхалимствующие коллеги, а за свой домашний очаг, за жену и детей, за родину, за то, чтобы возможно скорее вернулась мирная жизнь.

Итак, было объявлено, что Верденская битва завершена, но по сути дела ничего не изменилось. Из моей черной записной книжки вы видели, как были перенапряжены наши трепещущие нервы. При этом мы все еще надеялись, что Верденская битва завершит войну, и больше всех надеялся я. Однако лето миновало, на многое открыв нам глаза. Победили мы или нет, мы ни в каком отношении не подвинулись вперед, ни на шаг, и пресловутый приказ по армии, надменный и глупый, послужил лишь поводом открыто высказать все, что мы думаем о нашем командовании.

Смена руководства произошла, как вы уже знаете, в конце августа. Господ, ответственных за наступление на Верден, потихоньку отшили, но с почетом перевели на другие командные посты, сплавили на Балканы, а верховное командование передали в другие руки, в которых оно и сейчас еще находится, но в ту пору они считались руками кудесников, — в руки Гинденбурга и Шиффенцана. Мы твердо надеялись, что им непременно удастся довести дело до благополучного конца. Поэтому такое завершение Верденской битвы не нанесло серьезного ущерба фронту. Уж Гинденбург справится, говорили в войсках, и наши солдаты рассуждали точно так же. А те из наших берлинских и гамбургских рабочих, которые этому не верили, по крайней мере молчали. Не то, чтобы они боялись доносчиков. Но к чему смущать других, тех, кто, быть может, с верой утратит и душевные силы? А служба требовала напряжения всех сил.

Как известно, Антанта нанесла тогда удар одновременно на всех фронтах; мы в нашем углу тоже это почувствовали. Румыния объявила нам войну, несмотря на родство с Гогенцоллернами, на которое немецкий народ возлагал такие большие надежды; русские яростно наступали на востоке, итальянцы не давали передышки австрийцам, и даже в Южной Сербии, в Турции, в Палестине — на всем земном шаре люди в солдатских мундирах сшибались друг с другом и отправляли друг друга на тот свет. Думается мне, французские и английские генералы и министры пытались перед рождеством добиться обещанного их народам мира — о России мы уже не говорим. Но мы, хоть и не любили войны, хоть у нас и было достаточно причин проклинать ее, все же убежденно говорили: «Они не пройдут!» Понадобились не французские снаряды, а совсем другие силы, чтобы отнять у нас веру в мир без побежденных и победителей. Мы думали, что войну мы не выиграем, но и враги ее тоже не выиграют. Игра кончится вничью, как нередко кончаются шахматные партии. Кто раньше поймет это, тот может сделать полезный вывод на послевоенное время, привлечь к себе симпатии во всех странах земного шара — словом, победить моральным оружием, гораздо более действенным, чем знаменитые «серебряные пули» Ллойд Джорджа.

Так мы расценивали текущий момент. Мы тогда составляли большой отряд грузчиков; рота, как известно, разделилась: меньшая часть несла службу вне парка, значительно большая обслуживала парк, разгружала боеприпасы, складывала их. Нам полагалось быть наготове днем и ночью — работали ли мы посменно, я уже не помню. Приходилось разгружать вагоны, как только они прибывали; в них уже чувствовалась нехватка. Оттого мы так и работали. «Разгрузочная команда становись!» — раздавалось и в шесть утра, и в десять вечера, и в полночь. Унтер-офицеры не любили этого вида службы, им приходилось праздно стоять и смотреть. Мы еще увидим, что без надсмотрщиков дело иногда шло бы лучше. Ввиду угрозы налетов мы работали без света. Ворча и бранясь, а под конец молча, шли мы, колонна грузчиков, по дорожкам парка то днем, то ночью, гуськом, по двое, а иногда и по трое, когда таскали снаряды для мортир. Спали мы после этого крепко, но еда при такой работе была далеко не достаточной. Наши научные светила дважды в день доказывали в прессе, что народное питание у нас вполне удовлетворительное, способное возместить любую трату сил. Эти тайные советники бесили нас больше, чем военные корреспонденты и даже фельдфебель Глинский.