Кнут Фалдбаккен - E-18. Летние каникулы

Жаркий, да почти душный июльский день, когда рыба не клюет. В такой день тебя одолевает необъяснимая дремота, чувствуешь непомерную усталость, пот катится градом, хочется в истоме сесть или лечь, расслабившись под дождиком ласкового солнечного света, просеивающегося сквозь листву. Из речных водоворотов вылетали на поверхность острые камешки. Так ощутимо, так потрясающе близко воспринималось все в этот полдень. Вот стрекоза скользнула по воде, остановилась, сверкнула на секунду металлическим блеском и продолжила свой путь. Красавица! Тот, кто был раньше стрекозой, тоже был, несомненно, элегантным и самостоятельным!

Но все еще не клевало. Я пошел вдоль речки, забросил удочку и загадал желание; преисполненный надежды, пристально наблюдал за червяком. Просил одного — поймать рыбу, безразлично какую. Единственное доказательство, что день выдался удачный, и что я способен на большее, нежели дурачить девчонок, зажимать им грудь в сарае, что были дела поважнее, и это истинная правда, а не скрытое самомнение; и еще — ожидание обещанного. Потом я снова забросил удочку и снова следил с мольбой и заклинанием за червяком.

Но рыба не желала клевать. Тогда я решил переменить место, пошел вниз по течению, подгоняемый навязчивой идеей добиться своего во что бы то ни стало. Солнечные блики в ясной воде настраивали на оптимистический лад, обещали исполнение задуманного. Идти становилось труднее. Приходилось переползать через круглые камни, продираться сквозь заросли, один раз зацепился лесой за ветки и рванул так, что посыпались листья; они упали в воду и мирно поплыли по течению. Было тепло. Я с тоской уставился на речку, где вода была чистая и холодная, почти недвижимая под зеленым покровом коварно колыхающейся у берега ряски. Я приблизился к месту купания у старой мельницы. Речка здесь была шире, но по-настоящему она разливалась чуть подальше, где образовывала Мельничную запруду, небольшое озерко, однако достигающее почти сорока метров в самом широком месте. Здесь я мог искупаться. Вспомнил о теплом вечере позапрошлого лета, когда вопреки всем запретам пришел сюда один и купался нагим и…

Я забросил еще раз удочку, не надеясь на успех, и пошел искать укромное местечко, где можно раздеться, не опасаясь появления людей, где речка будет достаточно глубокой, чтобы можно было хорошо искупаться и поплавать. Берег здесь порос еще гуще кустарником, но я упорно продвигался вперед. По моему разумению, где-то неподалеку должна быть маленькая бухта… Но вот я, наконец, увидел казалось бы подходящее место — крошечную лужайку, переходящую в голую скалу, круто спускающуюся к самой воде, доброжелательно ее принимающей. К сожалению, она находилась на противоположном берегу. Вброд не перейти, слишком глубоко, но и еще… я неожиданно увидел там такое ошеломляющее, что перехватило дыхание, что заставило меня, не долго думая, спрятаться в кустах… потому что на траве лежала… лежала девушка: худенькое тело, белая кожа, изящный изгиб рук, простертых вперед, бикини и копна золотистых кудрявых волос: Катрине! Моя Катрине лежала в уединенном уголке и загорала почти нагая, и я только по волосам признал ее; руки и плечи, узкая спина и длинные ноги — дивная красота, сон, соблазн, откровение, эта обнаженность…

Она не слышала меня. Она лежала так тихо, так необыкновенно тихо, что я даже испугался. Может, это была не она? Может, призрак, русалка? Закружилась голова и от жары, и от необычайно сильных запахов в зарослях низкорослого кустарника. Что было общего между этой отдыхающей русалкой, между этим распростертым девичьим телом и нежной гостеприимной девушкой, которая однажды сидела и рассказывала мне, подростку, сама, не по моей просьбе, естественно и не смущаясь, о своей жизни, о своем опыте, как она сказала, о том, что она чувствует себя одиноко здесь в деревне вдали от людей и рада моему визиту и поцеловала меня на прощанье, просила приходить?

Катрине. Я шептал ее имя, а теплые испарения речных зарослей окутывали меня, кружили голову и уносили куда-то далеко… Катрине. Она лежала на животе, лишь небольшой лоскуток материи вокруг задней округлости, и отдыхала или, может быть, заснула как «Спящая красавица»? Разумом не понять, что она находилась от меня всего в двадцати-тридцати метрах. Но ее нагота отдаляла, расстояние между нами казалось звездным. Я был поражен, потрясен прелестями Катрине: ее голыми плечами, ее спиной и бедрами и маленькими в красную крапинку бикини. Разумеется, я не имел намерения обнаруживать себя, совсем потерялся, липкий пот смущения жег руки. Ни гордости, ни былого самомнения! Я был всецело в ее власти.