Кнут Фалдбаккен - E-18. Летние каникулы

Он явно хотел перейти в разговоре со мной на непринужденный приятельский тон. Стоял, засунув руку в карман, прятал от меня эту странную повязку, хотел добиться моего доверия, быть моим другом, быть со мной на короткой ноге, делая двусмысленные намеки. Почему? Почувствовал себя неожиданно в потемках молодым, мальчишкой? Странно! Смешно и нестерпимо, когда взрослые пытаются молодиться, подлаживаться под молодых. Для чего ему моя дружба? До того стало неловко, неприятно, стыдливо унизительно от необъяснимого поведения дяди Кристена… я не нашелся что ответить, пробормотал только:

— Да, да…

И он понял, что обидел меня. Сказал, как бы оправдываясь:

— Приходи к нам, перебирайся в любое время, если вдруг станет скучно и одиноко.

— Нет, я останусь здесь, — поспешил я его заверить, чтобы не допустить новых идей и предложений. — Здесь то что надо!

— Ну, тогда я пошел, — сказал он, открыл дверь и вышел. — Доброй ночи, завтра увидимся.

— Спокойной ночи, — пожелал я ему.

Но он почему-то медлил, стоял с ведром в руке, явно торопясь уйти, но одновременно как бы желая что-то сказать:

— Петер, Линна сказала тебе что-нибудь о… о Марии?

Я насторожился:

— Нет, ничего особенного. Она сказала, что Мария чувствовала себя немного не в себе, и что вы искали ее, вместе с другими осмотрели всю местность. Ничего.

— Хорошо. — Он был доволен моим ответом. — Понимаешь, Петер, об этом несчастье много болтают в деревне, а Линна принимает любую болтовню близко к сердцу, вот почему спросил.

Потом он еще раз пожелал мне доброй ночи и ушел. Дверь оставил приоткрытой. На свет слетались ночные бабочки, кружили вокруг лампы. В дверной просвет я видел его широкую спину, видел, как он удалялся по тропинке, потом видел только неясные движения, перешедшие в неясные тени: мой дядя превратился в лесного Духа, поспешающего на тайную встречу с сильфидой, молодой женщиной, одиноко проживающей в доме на холме… Это она позаботилась о нем, наколдовала. Придала его голосу бодрость, шагам пружинистость и быстроту, движениям свободу и молодость…

Загипнотизированные светом, ночные бабочки бездумно вились вокруг лампочки и падали на стол полумертвыми с обожженными крыльями. Я закрыл дверь. Почувствовал, что страшно устал. Хотел одного: скорее лечь, отдаться во власть тьмы и причуд сна, в сумятицу сновидений. Я разложил на койке спальный мешок, разделся, задул лампочку и вполз в холодный нейлоновый кокон. Думал онанировать, заключить со всеми мир, расквитаться с глупыми подозрениями к тем, кого уважал, кто любил меня: к тете Линне и дяде Кристену, к маме и папе в городе; покончить с бесконечными загадками и фантазиями, которые нередко являлись выражением моей сверхчувственной натуры. Размышляя, заснул, но последнюю, мелькнувшую искоркой мысль бодрствующего сознания запомнил: хорошо бы завтра встретить всех прежними, какими они были раньше, а недоверие возместить доверием, искренностью.

— Петер!

— …

— Петер!

Кто-то выкрикивал мое имя.

Я проснулся, вернее, чувствовал себя проснувшимся, потому что мог определить, что было еще очень рано. Я открыл глаза и увидел, что утренний рассвет был окрашен в нежные, зимне-розовые тона, что обрывки пыльной паутины свисали с бревен. В избушке сильно пахло смолой.

— Петер!

Кричали издалека, возможно со двора; не очень громко, но достаточно сильно, чтобы нарушить окружающую тишину и вырвать меня из пленения сна: я спал чутко и часто просыпался этой первой ночью, но… непонятно все равно:

— Петер!

Несколько громче, несколько нетерпеливей, но по голосу я еще не мог определить, кто бы это ни свет, ни заря звал меня в первое утро моего пребывания в собственном доме, в самом начале самостоятельной жизни… Я разорвал последние паутинки сна, спрыгнул с койки, оделся и выбежал.

У калитки стоял Йо. Йо Бергсхаген, сосед, товарищ по играм прошлых каникул, друг летних дней, проведенных в Фагерлюнде. Он был на два года моложе меня, и в последний раз моего пребывания здесь мы были с ним одинакового роста. Но теперь я перерос его, сразу было видно даже на приличном расстоянии. Он стоял ко мне спиной, держал руки в карманах и пристально смотрел на наш дом, переминался с ноги на ногу, явно собираясь еще раз кричать.

— Хей, Йо! — сказал я.

Он не ожидал моего появления со стороны леса. Значит, на данный момент преимущество было на моей стороне. Между нами существовало нечто вроде дружеского соперничества. Он был сильнее меня физически, его половой член после проведенных измерений оказался на четырнадцать миллиметров длиннее моего; но я был старше и жил в городе, где можно было каждый вечер ходить в кино, по желанию два-три раза. Так что, пусть не намного, но перевес все же был на моей стороне.