Юрий Поляков - Любовь в эпоху перемен

Предусмотрительный Гена повез покупку не домой, а к Алику. Тот обещал за хорошие деньги пристроить технику дружественному жестянщику с Кунцевского автосервиса. Бирюзовые бусы Веркин уже сдал знакомому ювелиру. План был такой: забрать выручку за вычетом долга, отдать на реализацию «двойку», потом днем, когда Марина на работе, заскочить домой, вынуть из тайника Зоино ожерелье, быстро собрать вещи и улететь в Тихославль — без рыданий и объяснений. Как говорили в те годы: «Уходя, уходи!»

Бывший рыцарь правды встретил гостя в махровом халате. Он переживал трудные времена. Не без папиной помощи его взяли в АПН и готовили к засылке в Австрию — собкором. И вдруг он по-дурацки погорел на валюте — спьяну решил разменять в «Метрополе» сто долларов. Дело-то пустяшное, привычное, но Алик попал под декаду борьбы с фарцовщиками. Расстрелять, конечно, не расстреляли, не те времена, но загранка обломилась, да еще отец набил сыну морду, и тот долго не мог показаться на людях. Поганца пристроили в «Пионерскую зорьку», и он приторным голосом рассказывал в эфире, как юные поколения всего мира завидуют счастливому советскому детству.

— Ну ты дал! — восхитился Веркин, обнимая однокашника.

— А что случилось?

— Твоего «Многоженца» Горбач на Политбюро цитировал. Сказал: только гласность может одолеть агрессивно-послушное большинство. Знаешь?

— Нет. Я же прямо с самолета.

— Слушай, Ген, я хочу свою газету организовать.

— А разве можно?

— Скоро будет можно, хотя и трудно. Я на «коня» надеялся, но он не при делах.

— А что такое?

— Выперли.

— За что?

— Не с теми водку пил. Теперь на даче кроссворды разгадывает. Поговори с Исидором! Он у Яковлева через день бывает.

— А как назовешь газету?

— «По прочтении сжечь!» — хихикнул Алик.

— Я серьезно!

— Еще не думал.

— Назови «Честное слово».

— Здорово! Прямо сейчас придумал?

— Угу.

— Такая голова и такому дураку досталась. Не разводись с Мариной!

— Ты-то откуда знаешь?

— Все знают.

— Я люблю другую.

— Гена, любовь — это функциональное расстройство. Лечится регулярным семяизвержением. А семья — святое.

— Не обсуждается.

— Вот к чему приводят смешанные браки. Еврей так бы не поступил! На, забирай свои бабки! Долг я вычел… — Веркин протянул перехваченную аптечной резинкой пачку красных десятирублевок с камнелицым Ильичом.

— Спасибо, — спецкор, недоумевая, взъерошил купюры: денег было явно маловато.

— Я семь процентов снял, — уловив сомнения, разъяснил Алик. — Комиссионные. Обычно берут десять, но я по-дружески…

— Конечно, конечно… — закивал Скорятин, прежде не сталкивавшийся с рыночными отношениями в своем кругу.

— За «двойку» возьму пять процентов! — лучезарно пообещал однокурсник.

— Почему же?

— Скидка за «Честное слово»! — Взор рыцаря правды заволокло счастье вынужденного благородства. — В этой жизни все имеет цену. Бесплатно только птички поют.

«Может, это и есть социализм с человеческим лицом? — думал Гена, спускаясь в лифте. — Общество цивилизованных кооператоров. Или это уже капитализм?»

— А вы знаете, что трупы в могилах теперь не разлагаются?

— Почему? — очнулся главный редактор.

— Почему-у? — передразнил «чайник». — Из-за консервантов, которые мы с вами кушаем. На страшном суде все будем как огурчики. Пошутил. Теперь шестой вопрос. Как получилось, что флаг новой России по расцветке один в один с этикеткой «Пепси-колы»? Замечали?

— И в самом деле: красный, синий, белый… Вы верите в теорию заговора?

— Заговор, мой друг, — это не теория, а тысячелетняя практика. Вспомните ветхозаветных интриганов!

…По пути домой окрыленный Гена залетел на почту и дал Зое телеграмму: «Буду сегодня вечером. Встречай! Люблю. Люблю. Люблю».

Знакомая почтовая девушка уже не советовала сократить количество слов, а лишь завистливо вздохнула.

Но дома его встретила Ласская в черном платье.

— Борис Михайлович? — с порога догадался он.

— Павел Трофимович… Котенок, мне очень жаль!

Отец умер от обширного инфаркта, разругавшись со сменным мастером из-за несправедливого распределения продовольственных заказов в цеху: курица, гречка, чай, колбаса, зеленый горошек… Мать перечисляла продукты и плакала в трубку, потом мертвым голосом попросила купить недорогой черный костюм. Темно-синий, справленный к сорокалетию, отдали в ателье перелицевать, а там совсем испортили. Оставался второй, серый, летний, но в светлом хоронить никак нельзя. Скорятин пожалел: в Чикаго, в магазинчике секонд-хенда, он видел почти новую черную тройку всего за десять баксов. Но тогда бы не хватило на телевизор.