Энтони Дорр: Собиратель ракушек

Певучий голос, обхватившие лицо коллекционера ладони. Это был какой-то гипноз.

– Ты этого хочешь? – продолжал муэдзин. Голос его гудел, струился, перетекал в журчащее сопрано. – Ты хочешь, чтобы моих братьев убил смертельный укус?

– Я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Вот именно: оставили в покое, – подхватил муэдзин. – Домосед, отшельник, мтава. Живи так, как считаешь нужным. Но перво-наперво ты найдешь нужный конус для моей дочери и добьешься, чтобы он ее ужалил. Тогда тебя оставят в покое.

Дождавшись отлива, коллекционер морских раковин в сопровождении свиты из родичей муэдзина вышел со своей овчаркой на риф, где принялся переворачивать камни и прощупывать дно, чтобы найти конус. Всякий раз, когда пальцы попадали в рыхлый песок или в крабье гнездо среди кораллов, страх подгонял его руку. Мозаичный конус, туманный конус, географический конус – как знать, на что наткнешься? Не на тот ли шип, что сродни отравленному лезвию? Всю жизнь коллекционер проявлял осторожность, а теперь будто сам лез на рожон.

Обращаясь к Тумаини, он прошептал:

– Нам нужна маленькая ракушка, самая маленькая, какую только можно найти.

И собака вроде бы поняла, чего нельзя было сказать о людях, что рылись в песке, пачкая свои канзу.

К полудню у него в кружке с морской водой уже лежал один крошечный мозаичный конус, который – можно было надеяться – не парализовал бы и котенка.

Собирателя тут же препроводили в Ламу, где у моря стояла муэдзинова юмба – богатая вилла с мраморными полами. Через черный ход его провели по винтовой лестнице мимо капельного фонтана в комнату девочки. Он нашел ее руку: запястье, хрупкое и влажное, все еще было привязано к изголовью кровати. Под кожей веером выступали косточки. Собиратель ракушек вылил содержимое кружки ей на ладонь и один за другим загнул детские пальчики вокруг улитки. Создалось впечатление, будто кулачок забился, подобно сердцу певчей птахи. Собиратель явственно, во всех подробностях представлял, как выстреливает из сифонального канала полупрозрачный хоботок с ядом, а хищные зубы впиваются в детскую кожу.

Он спросил у тишины:

– Как ее зовут?

И снова произошло небывалое: эта девчушка, по имени Зэма, выздоровела. Полностью. Десять часов пролежала она без сознания. Всю ночь собиратель ракушек стоял у окна и прислушивался к Ламу: там цокали копытами ослы, потом справа, в ветвях акации, зашуршали ночные птицы, кто-то стал бить молотком по металлу, поодаль в доках на причальные сваи набегал прибой. В мечетях зазвучала утренняя молитва. Быть может, о нем просто забыли? Что, если девочка тихо угасла и никто даже не подумал ему сказать? Не исключено, что где-то уже собиралась молчаливая толпа, чтобы забить его камнями. И поделом.

Но когда закричали, заквохтали петухи, мимо него пробежал муэдзин, который всю ночь напролет, молитвенно сложив руки, просидел на корточках у кровати дочери.

– Чапати [1] Чапати – лепешки из пшеничной муки, блюдо индийской и непальской кухни. , – повторял он. – Она просит чапати.

Муэдзин сам принес дочке холодные чапати с манговым джемом.

На следующий день все знали, что в доме муадини свершилось чудо. Слухи распространялись облаком, как икринки кораллов; они уплыли за пределы острова и некоторое время жили в досужих разговорах на всем кенийском побережье. Эту историю упомянули на последней странице «Дейли нейшн», а радио Кей-би-си подготовило минутный репортаж, куда включило даже фразу доктора Кабиру: «Вначале я сомневался, что из этого будет толк. Но в результате тщательного изучения вопроса твердо поверил…»

В считаные дни кибанда коллекционера сделалась местом паломничества. Во всякое время суток в лагуне у рифа жужжали моторки-дхау или шлепали лодочные весла. Можно было подумать, всех островитян в одночасье начал косить недуг, требующий лечения. К собирателю морских ракушек потоком тянулись и прокаженные, и дети с воспалением среднего уха; в собственной хижине, переходя из кухни в ванную, он то и дело натыкался на незваных гостей. Его витые стромбиды, а также сложенные аккуратной горкой блюдечки вскоре были разворованы. Целиком исчезла коллекция флиндерских вазумов.

Верная Тумаини, которой исполнилось тринадцать лет, совсем сдала. Она никогда не была злобной, а теперь пугалась буквально всего: термитов, огненных муравьев, каменных крабов. Почти все время она лежала под койкой, содрогалась от запаха чужаков с их болячками и не оживлялась даже от звяканья своей миски о кафель кухонного пола.