Медеу Сарсекеев - Клад

Как-то в буранную пору, когда жизнь возле вышек замерла, Казыбек неожиданно для себя попал в число отпускников. Он тут же поехал в родной аул Жартас. Родители, к той поре довольно постаревшие, были рады появлению своего непоседы, не знали, в какой угол посадить, чем потчевать. Наслушавшись его рассказов о житье-бытье в поле, перешли к назидательным разговорам о будущем сына. От отца последовал категоричный наказ: хватит шлендать по горам и долам ради своего удовольствия, — старик так понимал работу сына. Приспела пора зажечь свой очаг. Настало время им с матерью подержать на руках внука перед уходом в мир иной…

Советы отца с непонятной для ее уступчивого нрава твердостью поддержала вдруг мать. Вынь да положь им внука! Еще день-другой, и его оженили бы в своем ауле! У любых родителей всегда на этот счет есть достойная девушка на примете.

Пришлось прекратить гостевание под родной крышей, чтобы выкроить для себя год-два «беспеленочной» жизни.

Но вот тебе еще одно наваждение!.. Да такое, что от него едва ли спасешься бегством. Бежать-то хотелось не от Меруерт, а как раз в обратную сторону. Выходит, не так уж забронировано было его сердце от мирских соблазнов! Трунил над собою: «А не ждал ли ты, Казыбек, прихода этой девушки в твою жизнь все годы? Не для нее ли берег себя?»

Меруерт вспоминалась ему только в светлых красках: добрая, с полураскрытыми губами и всегда задумчивая. Будто там, за ее песней, были какие-то невеселые размышления о судьбе.

Размечтавшись о ней, Казыбек не раз ощущал ноющую, внезапно подступающую тоску в груди. Джигиту словно недоставало воздуха. И тогда он издевался над собою, упрекал в слабости. Затем уходил из вагончика в степь, неотрывно глядел на звездное небо, в мерцающую бездну, а сердце рвалось в полет, к аулу чабана. Его властно влекла к себе Меруерт, не столько она сама, сколько не умолкающая в душе ее песня.

Наконец он догадался спросить себя как взрослого человека: «Ты способен обуздать свои чувства, парень? Встретил хорошую девушку… А если не судьба — в петлю влезешь?» Одержав таким образом временную победу над собой, с присущим ему самозабвением предался будничным делам, о которых полагалось помнить круглые сутки. И Меруерт на какие-то дни отошла в тень этих забот.

В конце следующего месяца Казыбека все же занесло на джайляу в аул гостеприимного аксакала. Он был удручен, не застав на подворье чабана его певучей родственницы. Потчуя инженера прохладным кумысом, старик не без лукавства в глазах, словно бы нехотя изложил ему причину исчезновения племянницы.

— Дорогой Казыбек! Нашей Меруерт-жан пора вернуться к родителям. Если кто-нибудь из вас на днях поедет в Ускен, неплохо бы прихватить с собою и нашу гостью.

— Она разве здесь? — выдал свое волнение поспешным вопросом геолог.

— Не совсем так, однако и недалече. Она гостит в другом ауле. Сегодня вернется.

— Хорошо! Постараюсь выполнить вашу просьбу, — пообещал Казыбек. С этой минуты он только и думал о поездке.

Через день вахтенный «рафик» замер, попыхивая дымком выхлопной трубы, возле юрты Рахымжана. Сияющая улыбкой Меруерт выбежала навстречу. Позади шли двоюродные братья с сумками, наполненными дарами степи. «Боже, до чего она мила! — испытывая оторопь, подумал Казыбек. — На руках бы нес до самого города».

Нормы приличия, однако, требовали от него выдержки. Взял у мальчишек сумки, молча, как и полагается случайному попутчику, поклонился девушке и жестом пригласил на переднее сиденье. А сам, поглядывая на ее профиль, продолжал думать: «Неужели в нашем затрапезном Ускене могут родиться подобные создания? Или наступили другие времена? Вместе с акселерацией пришла эпоха физического совершенства людей?»

Смуглая, с тонкой кожей лица… Губы яркие, чувственные, верхняя чуть приподнята над нижней. Впрочем, не всегда, а в момент, когда что-то вдруг изумит девушку. Нравом не тихая, а, скорее, задумчивая. И в состоянии покоя глаза ее очень живы, в них во всякую пору что-то меняется, преобразуется. Темные волосы пока не обрезаны, заплетены в две пары не толстых, но длинных кос. Пушистые концы их достигают пояса. Подмечая все это, Казыбек пожалел, что до обидного редко сейчас в толпе ее ровесниц встретишь казашку с косами. Перестает коса быть признаком девичьей чистоты и гордости.

Над фигурой Меруерт создателю, похоже, пришлось потрудиться. Здесь, шутливо отмечал геолог, был забракован не один проект, чтобы добиться истинной гармонии на пути к воплощению задуманного образца. От всего понемногу было взято для избранницы: от ясного дня — свет в глазах, от черной ночи — их цвет… Древние изваяния заложены в фигуре. Одинокая березка на опушке леса уступила ей утреннюю свежесть.