Алексей Кожевников - Том 2. Брат океана. Живая вода

Ехали гуськом. Впереди — Урсанах. Он огибал невидимые в буране камни и курганы, угадывая их по внятным только для него признакам, как по сипению трубки — погоду.

Одновременно с этой группой всадников выехала с Белого озера Аннычах. Мать, жалеючи, хотела удержать ее: только что вернулась, и снова в седло, теперь кони — не ее дело. Но девушка замахала руками, завертела головой:

— Замолчи! Мне стыдно слушать. В буран сидеть дома… Разве я стала не Аннычах? Не дочь Урсанаха?

Кто водил табуны, не усидит дома в буран. У Аннычах была еще и другая забота — кони, удирая от ветра, могут забежать на лесные полосы. Тогда от маленьких, мерзлых, ломких саженцев останется каша.

В то же самое время из тайников Каменной гривы вышли волки — три старых головореза. Вожаком была мстительная, не знающая в разбое ни страха, ни удержу волчица, что уводила Савраску. Она имела большие счеты с конным заводом: у нее перебили весь выводок, и самой Олько Чудогашев всадил пулю меж ребер.

Запахло табуном. Во тьме вечера и бурана волки подошли к нему незамеченными. Табун стоял в загоне, под охраной вооруженных табунщиков. Пробраться в загон не трудно сквозь неплотные стены из жердей и соломы, но там почти наверняка потеряешь свою шкуру. Волки, живущие вблизи конных заводов, хорошо знают, что ждет их при охоте на табуны. Обойдя вокруг загона, они пощелкали голодными зубами и побежали дальше.

Ветер снова донес конский запах. Под защитой холмов, шел к своему затишку табун трехгодовалых жеребчиков. Волки посмотрели на него издали и пропустили мимо; такие жеребчики — неутомимые крепыши, задиры, буяны, они способны одним ударом копыта раскроить голову матерому горлохвату.

Но вот нашлась и посильная добыча — табун маток с жеребятами-сосунками. Волки в каждом особом случае применяют и особый способ охоты: молодняк берут хитростью, взрослых коней — выдержкой, гонят до изнеможения; на этот раз они выбрали внезапный налет. Если кобылицы почуют опасность загодя, они столкают молодых в кучу, сами станут вокруг них цепью, головами в степь, — образуется многоголовое и многоногое чудовище. С какой стороны ни сунься к нему — везде ощеренные зубы и копыта, бьющие верней пули. Надо сделать в табуне панику, тогда он помчится, жеребята начнут отставать, табунщикам уже не успеть повсюду, и можно отбить какого-нибудь беззащитного.

Перед табуном в грязно-серой мгле вдруг сверкнули зеленые огоньки и раздался вой, непередаваемо жуткий для конского сердца. Табун вздрогнул и остановился. По всем правилам ему полагалось в следующий миг всплыть на дыбы, сделать стремительный поворот и бежать в противоположную сторону. Но случилось совсем другое; храбрец Савраска, шедший с матерью в голове табуна, с диким визгом длинными прыжками помчался на волков, за ним кинулась мать, потом и весь табун, привыкший всегда следовать примеру своих вожаков. Бросок был так быстр и неожидан, что из тройки только одна волчица успела повернуться и дать тягу, остальные же оказались под ногами у табуна. Убили их походя, некоторые из коней даже не заметили, почему случилась коротенькая заминка.

Олько Чудогашев, ехавший позади табуна как раз для того, чтобы неожиданно не напали волки, не расслышал воя, который отнесло ветром. Когда кони помчались, табунщик подумал, что случилась другая, не меньшая неприятность — табун, доведенный до отчаяния ветром, решил спасаться бегством. На его памяти не бывало этого, но старики знали немало случаев, когда кони, спасаясь от бурана, бежали до смерти.

Олько пустил Вороного в обход табуну, чтобы обогнать его, затем стать впереди и, постепенно сбавляя ход, перевести на шаг. Долго тянулся бешеный гон, медленно-медленно, по вершочку, выдвигался Вороной вперед.

В погоне за волчицей кони пробежали мимо своего затишка. Табунщики попробовали повернуть их назад, но те не пошли против ветра. Сдерживая табун, Олько беспрерывно сигналил красным фонариком. Эту сигнализацию, по образцу военной, ввел Степан Прокофьевич.

Огней в ночи было не мало: светили окна домиков при затишках, фонари, с которыми табунщики раздавали коням овес и сено, может быть, кто-то сигналил бедствие. Заметив еще новый огонек, Урсанах остановился, потом, когда всадники сгрудились вокруг него, разделил их на несколько групп и каждой указал особое направление. Сам же, взяв Степана Прокофьевича и Домну Борисовну, поехал на сигнал Олько Чудогашева.

Подоспели они в самый критический момент, когда продрогший на медленном ходу табун настойчиво порывался бежать. Олько видел, что скоро не помогут ни кнут, ни крики, ни прыть Вороного.