Эльмар Грин: Другой путь. Часть первая

Первое время у меня хватало забот с русским языком и русской грамотой, которые давались мне не особенно легко. Я не мог понять, зачем они так стараются вложить в меня и то и другое. Но приходилось мириться с этим.

Две женщины, приставленные к нам, вели хозяйство приюта и заботились о том, чтобы мне было тепло и сытно. К зимним холодам они снабдили меня ватным пальто и валенками. В день рождества Христова добродушный пожилой Иван, работавший в хозяйстве приюта, принес к нам в класс большую елку. А в дни масленицы он катал нас по очереди на паре коней по большой дороге от Алавеси до Корппила, сажая каждый раз на дровни по десять человек. Лето мы проводили с ним и его хозяйкой, помогая им в поле и на огороде. Когда поспели ягоды и грибы, мы ходили за ними в соседние леса. Время летело так быстро и незаметно, что я только в конце лета вспомнил о родных местах.

Напомнил мне о них Ахти Ванхатакки, имевший торпу [3] Торпа — участок арендованной земли. на земле Арви Сайтури. Он случайно заметил меня, проходя по дороге мимо школы. А заметив, подозвал меня к забору и сказал:

— Там твой эно [4] Эно — дядя, брат матери. приказал долго жить. Слыхал об этом?

Я не слыхал об этом. Но и тут я не сразу понял, что это значит. Понадобилось несколько дней, пока я понял, что это означало. Это означало, что деревня Кивилааксо стала теперь для меня чужой деревней, где ни один голос не скажет: «Заходи, Аксель, будь как дома».

Тем временем вернулась Вера Павловна из Петрограда, куда она уезжала на лето, и в школе опять началось ученье. Но я все продолжал думать о Кивилааксо. Я знал, что никому не нужен там, но все же мне хотелось посмотреть еще раз на то, что когда-то не было мне чужим. И когда я думал об этом, в моих мыслях возникало почему-то сердитое худощавое лицо тети Асты, от которой я не видел ничего, кроме затрещин. В это время я, кажется, готов был согласиться даже на затрещины, лишь бы привлечь к себе там чье-нибудь внимание, на своей родной земле. Даже затрещины тети Асты могли бы служить знаком того, что деревня Кивилааксо имеет ко мне какое-то касательство.

Набравшись немного смелости, я сказал Вере Павловне, что хочу побывать в своей деревне. Она спросила:

— Разве ты летом не ходил?

— Нет.

— Почему же? Или успел уже забыть свою родную деревню?

— Нет.

— Так что же тебе помешало?

— Я не хотел. Мне у русских больше нравится.

— У русских? Разве они лучше финнов?

— Да.

— Напрасно ты так думаешь, детка. Ты неправ. Русские не лучше финнов, как финны не лучше русских. И те и другие одинаково достойны уважения. Но как среди финнов есть плохие и хорошие люди, так есть они и среди русских. И каждый такой плохой одинаково плох и для русского и для финского народа, а хороший одинаково хорош.

— А как их узнать, плохих и хороших?

— Тебе это трудно сейчас понять, но помни, что хороших всегда больше среди простых и бедных людей, а плохих — среди богатых.

— А почему же тогда у нас Арви Сайтури добрый? Он богатый, но у него бедные живут и он их кормит. А тетя Аста бедная и злая и никого не кормит.

Вера Павловна вздохнула.

— Ничего ты не понимаешь. Но придет время — поймешь. Твоя тетя Аста во много раз лучше Арви. Сходи к ней и больше не забывай своей родной деревни. Люби ее. Вырастешь — поймешь, что самое дорогое в жизни человека — это его родной край. И очень печально, когда ему приходится жить на чужбине.

Вера Павловна задумалась, глядя в окно, за которым начиналась осень, и ее молодое лицо стало грустным. Видя это, я не стал больше задавать ей вопросов и потихоньку отошел в сторону.

А в ближайшее воскресенье я уже шагал с утра в сторону Алавеси. Песчаная дорога уплотнилась от осенних дождей, и в ее ухабах стояли лужи. Канавы по бокам дороги тоже блестели водой, а росшие вдоль них молодые ольхи и березы были тронуты желтыми красками осени.

В Алавеси я должен был свернуть на боковую дорогу, ведущую в Кивилааксо. Но скопление народа у церкви остановило мое внимание, и я приблизился к ней. Утренняя служба уже должна была кончиться. Значит, людям здесь нечего было делать, и собрать их здесь могли только новые человечьи торги. Любопытство потянуло меня внутрь церкви, и я вошел.

Нет, на этот раз тут не было торгов. На этот раз тут читалась какая-то проповедь. И господин, читавший проповедь, уже заканчивал ее. Он примерно так сказал в заключение:

— … Время сейчас трудное для России, которая ведет истощающую ее войну. Мы благодаря великодушию русских оставлены в стороне от этой войны и отделываемся торговыми поставками, что делает эту войну для нас скорее полезной, чем вредной. Терпеливо выжидать событий — вот что подсказывает нам сейчас приобретенная веками мудрость. В государственном устройстве России возможны изменения. Близится и для Суоми час великих перемен. Исходя из этого, мы призываем вас не раздражать преждевременно русского монарха, а наоборот — стремиться повседневным своим поведением поддерживать в нем прежнюю веру в нашу лояльность.