Николай Никонов: Три рассказа Татьяны Сергеевны

Примерно около месяца Миши Сафиулина не было. Никто этого, кажется, не замечал, не замечала и я, тем более что четвертый «А» был для меня новым классом, только что начавшим заниматься по новой программе. С такими малышами я еще никогда не работала. После усатых, говоривших басом выпускников и модных девушек, так и норовивших проскочить на уроки в высоких сапогах, в «мини», или в «макси» вместо школьной формы, четвероклассники показались сначала чуть ли не одинаковыми ясельными младенцами, которых надо водить за ручку, кормить с ложки и считать парами по головам. Правда, скоро я поняла, что ошибалась. Маленькие существа оказались весьма разнообразными, невероятно бойкими, смышлеными не по возрасту, а лучше сказать — не по росту. В перемены в коридоре они облепляли меня, как пчелы перед роением, а от сплошного «почему-почему-почему» голова шла кругом.

Скоро я научилась не только различать их по именам и фамилиям, но и по характерам, узнала, кто упрям, кто мягок, кто труслив, кого можно осадить только суровым окриком, а кто, наоборот, от окрика только ощетинится, надуется, и такого проймешь только добрым словом, оно пробивает безошибочно, даже до горючих слез.

Как раз в это время познания их и себя и я заметила на последней парте мальчика, смуглого, с карими затаенно-напуганными глазенками, и вспомнила: это же Сафиулин! Оказывается, он даже не сидел, а стоял за партой — был так мал ростом, что издали казался сидящим.

— Ты что? Откуда ты? — спросила я. — Сафиулин?

— …

— Он уж третий день ходит! — сообщили девочки из актива, которые есть во всяком классе.

— Почему не в той школе?

Миша, надув губы, молчал.

— Почему?

— А меня… не взяли…

— Почему?

— …

— Что же ты молчишь?

— Сказали… двоек много…

— А где же ты был целый месяц?

Миша совсем опустил голову, словно бы внимательно разглядывая парту, водил по ней пальцем.

— Где был-то?

— Бегал…

— Учился бы лучше. Сюда пришел…

— А чо, раз меня выгнали, дак…

— Не надо было столько двоек набирать…

— …

— Что же ты не садишься?

— А тут стула нет (в этом классе сидели на стульях).

— Так и будешь стоять?

— Он уж третий день стоит! — сообщили девочки.

— Иди и принеси стул!

— А где его взять?..

— В учительской.

— Ну-у-у.. — Миша опять ехал рассматривать парту.

— Что «ну»?

— Я боюсь… в учительскую.

— Сейчас вот я тебе принесу стул, — ответила я сердито.

А он принял всерьез и сказал:

— Не надо… Не носите…

— Что ж, ты все уроки стоять будешь? Иди за стулом!

Миша пошел. Вернулся он к концу урока и без стула.

— Где стул?

— А его… нету…

На следующем уроке был русский язык в том же четвертом «А». Я вошла и увидела, что Миша стоит по-прежнему без стула, вернулась в учительскую и принесла ему стул.

Миша покраснел до вишневого цвета, но стул взял, унес на место и сел. Однако вскоре я заметила, что он сидит без дела.

— Почему не пишешь?

Он тихонько встал.

— Ну?

— У меня… тетрадки нету…

— Где она?

— …

— Тетрадка где?

— Дома…

— На, возьми новую и пиши.

Подошел за тетрадью, осторожно взял давно не видавшей мыла рукой, осторожно понес, склонив набок стриженую черную голову.

Через минуту посмотрела — сидит не пишет, хоть и пригнулся.

— Сафиулин! Почему не пишешь?

Опять встал.

— А у меня… ручка…

— Что «ручка»? — уже начинаю кипятиться.

— Нету… ручки…

— ?..

— …

— !

— …

— Ты зачем это в школу пришел, а? Почему ничего нет? Руки грязные! Лицо не мытое! Воротничка нет! Тетради нет! Ручки нет! Ничего нет! — В другое время я, может быть, сдержалась бы, но сейчас именно это обстоятельство: нет ручки, а у меня нет лишней — вывело из себя. — Почему нет ручки?!

— Мамка деньги не получила.

— Кем она у тебя работает?!

— Уборщицей.

Кто-то фыркает.

— Этто что еще? Это что?! Что за смех? Если школу никто мыть-убирать не станет, можно заниматься в неубранной школе? Можно, я спрашиваю?

— Не-е-е-ет!

(Воспитательный момент. Понемногу успокаиваюсь.)

— Что, у тебя мама мало зарабатывает?

— Нет… Она на двух работах работает… В больнице и в садике…

— Что ж не купит тебе ручку?

— А папка… у нас… пьет…

Он сказал это совсем глухо, под нос, и тотчас перестал казаться мне смешным, убогим, запущенным, этот черномазый мальчик с давно не мытыми руками.

«Надо будет вызвать отца на собрание — поговорить, побывать у него дома, познакомиться с матерью, — подумала я. — Кстати, скоро будет родительское собрание…»