Петр Скобелкин - На заре и ясным днем

— Ивановна, зачинай.

Ивановна, все это время она молча стояла у шестка и слушала разговоры подружек, садилась за стол, и облокотившись, некоторое время сидела молча. Затем расправляла плечи и начинала негромким низким голосом:

Женщины вначале робко, а потом смелее и громче подхватывали:

И когда доходили до слов:

у всех в глазах стояли слезы…

Минут пять горевали молча, пока Марфа не подавала команды: «Ну, хозяева, не пора ли гостям спать!»

Бесшумно поднимались и, поблагодарив Ивановну «за угощение», молча расходились.

Усталой или тем более печальной ее никто в доме не видел. Она появлялась всегда неожиданно, и, как ни старалась подкараулить Валя свою маму, чтоб встретить ее, пройти рука в руку через весь двор, ей это редко удавалось. А сегодня вот мать сама задержалась у калитки, и Валюшка первой заметила ее и помчалась встречать.

— А я сегодня опять четверку получила. И Танька тоже, — тут же доложила она матери. А потом вдруг осеклась и замолчала. Мать легонько потормошила ее:

— Чего же ты молчишь! Стряслось опять чего? Говори уж…

Валя остановилась и, не поднимая головы, тихо сказала:

— У Наськи папу на войне убили. Похоронка пришла…

Ивановна знала уже об этой беде в семье Буньковых, горевала вместе с Катериной о такой невозвратимой утрате. И, вот какой грех, вместе с горечью за близких рядом жило радостное ощущение сегодняшнего бытия: «А мой-то жив!.. Пока жив…» Но тут же ей становилось от этих нехороших чувств стыдно, она гнала их и начинала думать о работе, о том, как накормить всех в доме, как выкрутиться. А сегодня ко всем заботам добавилась еще одна: ее и Марфу Сапогову направляют работать на чуркозаготовительную базу. Работа там тяжелая — за смену напилить 15 кубометров чурки. Да это и не всем мужикам под силу! А у них в бригаде мужикам-то и по пятнадцать годков не стукнуло. Ну какой это мужик Саша Расторгуев или Паша Черенцов? Кожа да кости, да и те не окрепли. Но пятнадцать кубометров отдай, хоть умри!

Работу назначили в две смены, и вот сейчас, сегодня Ивановна должна решить сама, когда ей лучше— с 7 утра до 6 вечера или с 6 вечера до 3 утра.

— Мама, я без тебя ночью боюсь, — решила спокойно ее проблему дочка.

— Ну хорошо, не бойся, буду работать днем.

Вставала обычно Ивановна, в 5 утра. Быстренько готовила завтрак себе и дочери и, управившись с хозяйством, торопилась на свою деревянную базу.

Валя дописывала домашние задания и почти вслед за матерью шла в школу.

В обеденный перерыв Ивановна вдруг вспомнила о письме, которое накануне получила от мужа, и решила поделиться радостью с Марфой Сапоговой, своей соседкой по работе. Она отозвала Марфу в сторонку и достала маленький треугольничек с фиолетовым штампом: «Просмотрено военной цензурой». Протянула письмо Марфе:

— Прочитай-ка, что мой пишет, я что-то не все разобрала, — схитрила она.

Марфа понимающе брала конверт и, расправив его на шершавой ладони, по слогам читала вслух:

«28 декабря 1942 года

Добрый день! Здорово мои родители, мама, жена здравствуй и Валя с Людой! Я вам желаю всего хорошего в вашей жизни! Я вам шлю большое спасибо за посылку. Когда я получил посылку, я всем дал по прянику.

Пожалуйста, напишите, как вы живете, какие новости в совхозе.

Вы мне пока не посылайте ничего. Скоро мне придется в действие.

Письма не ждите…

Мой инструмент сапожный храните, пока я буду жив. Мама, храни свое здоровье. Но если я вернусь или не вернусь, раз судьба такая, то меня не забывайте!

Степанов».

— Счастливая ты, Анька, — чистосердечно завидовала подруге Марфа, — а вон у Буньковых-то такое горе…

Обе вздыхали и шли снова к своим рабочим станкам пилить дрова на топливо для тракторов и автомашин.

Вечером, когда худо-бедно отужинали и прибрались, мать села за стол написать письмо Федору.

Начало письма было привычное, и она, не задумываясь, вывела: «Добрый день, веселый час!» Прочитала и горько усмехнулась про себя: «Веселый час…» Но вычеркивать не стала и исправлять тоже. Подумала еще и написала вторую, тоже не соответствующую правде, но нужную фразу: «У нас все хорошо…»

Дальше сообщала новости: «Мы с Марфой сейчас за старших работаем на чурке. Работа нравится…»

Она выпрямилась и почувствовала вдруг, как заломило поясницу: десять-то часов в день за пилой да топором — шутка в деле!