Борис Никольский - Повесть о солдатском бушлате

— Зато ты больно умная, — лениво сказал Терёхин.

— Вот разбился бы, хорошо было бы, да? — подхватила и Валя Горохова. — А Станиславу Михайловичу отвечать за тебя, да?

— Да при чём здесь отвечать не отвечать! — сердито сказал Макаров. — Разве в этом дело? Вот, я скажу, был у нас в прошлом году в роте один солдат, тоже мастер всякие фокусы выкидывать: то сострит в строю — храбрость свою перед командирами демонстрирует, то за оголённый провод под напряжением схватится — тоже выдержкой своей хвалится ещё что-нибудь в том же роде. А потом однажды, когда был в карауле, на посту заснул. Разводящий пришёл — где часовой? Нет часового! А он к цистерне прислонился, сидит и спит. Вот тебе и стойкость! Вот тебе и смелость! Потому что ночью, в мороз, два часа на посту отстоять куда труднее, чем на глазах у всего взвода с командиром пререкаться…

— Я бы не уснул, — сказал Терёхин.

— Не знаю. Это мне неизвестно, — сказал Макаров.

Терёхин насмешливо хмыкнул.

— Силы воли у тебя маловато, — сказал Макаров.

— Это почему? — мгновенно обиделся Борька.

— А сам не знаешь? Не догадываешься? Вон по углам, по уборным прячешься — похудел уже, позеленел от своего курева, а можешь отказаться? Чёрта с два! Потому что это сложнее, чем лазить по трубам!

— А вы? — спросил Терёхин.

— Что я?

— Вы же курите!

— Так я же взрослый! — сказал Макаров.

Терёхин понимающе усмехнулся в ответ: мол, слыхали эти басенки! Он был убеждён, что сами взрослые живут иным законам, чем те, которые они навязывают ребятам. «Взрослым можно, а детям нельзя», — он уже не верил в эти сказочки.

Макаров отшвырнул горящую сигарету.

— Ладно, — сказал он. — Ты прав. С этого дня я больше не курю. С этой минуты. Понял?

Борька ошеломленно смотрел на него.

— И у меня хватит силы воли сдержать своё слово — не беспокойся! А ты вот только языком болтаешь!

— Это почему же болтаю? Захочу и брошу!

— А ты захоти! — не давая Терёхину опомниться, сказал Макаров. — Захоти! Давай на спор! Ну?

Он уже знал, был уверен, что на глазах у ребят Терёхин не сможет отказаться, пойти на попятный. Макаров вынул свой портсигар, открыл его и высыпал сигареты в мусорную урну.

— А теперь давай твои! — сказал он.

Терёхин послушно сунул руку в карман и протянул Макарову мятую, полупустую пачку сигарет.

— Значит, железно?

— Железно. А если кто не выдержит, тому что будет? — поинтересовался Терёхин.

— Позор! Вечный позор! — сказал Макаров. — Все ребята свидетели. Правильно?

— Правильно! Правильно! — охваченные весёлым азартом, закричали ребята.

— А как я узнаю: может быть, вы у себя там, в части, потихоньку будете курить? — сказал Терёхин.

— Э-э, брат, если так рассуждать, тогда и спорить нет никакого смысла. Тут уж только на честность. На обман идти — это уважение к самому себе потерять, я так понимаю, — сказал Макаров. — Так что давай-ка на совесть. Согласен?

— Согласен, — сказал Терёхин.

Они по всем правилам протянули друг другу руки, крепко соединили их, а затем Генка Смелковский ребром ладони разбил их.

— Ну, теперь гляди у меня! — сказал Макаров.

— И вы у меня глядите! — сказал Терёхин.

Ребята загалдели: они были довольны, что это происшествие кончилось миром и согласием.

— Станислав Михайлович! — вспомнила Люда Лепёшкина. — Вы не досказали про учения! Что там дальше было, Станислав Михайлович?

— Ну ладно, пошли в класс, я доскажу, — согласился Макаров. Если бы его сейчас попросили рассказать ещё десять историй подряд, он бы и то согласился — такое у него было настроение. Пожалуй, первый раз за всё время с тех пор, как он пришёл в эту школу, как познакомился с Борькой Терёхиным, он был наконец-то доволен собой…

Что они могли придумать? Какой выход найти?

Возвращаться назад?

Но на равнине уже вовсю разгулялся ветер, мела позёмка и слишком долгой и нелёгкой оказалась бы теперь дорога домой. Сколько ни ломай голову, сколько ни думай, оставался только один путь — пробиваться напрямик.

Они снова двинулись вперед, и сначала Макарову показалось, что дело пошло на лад, что идти стало легче, но очень скоро он понял, что ошибся. Несколько раз Макаров пытался отклониться то вправо, то влево, однако это была только напрасная трата сил — повсюду их встречал тот же цепкий стланик. Казалось, лыжи теперь не облегчали, а только затрудняли движение. Но Макаров упорно не желал останавливаться.

Его первый комбат, под началом которого постигал Макаров азы солдатской службы, любил повторять, когда солдатам приходилось особенно тяжело: «Помните, человек тонет не в тот момент, когда его оставляют силы, а в тот момент, когда смиряется с мыслью, что ему не доплыть до берега».