Борис Горбатов - Донбасс

Бобыль повел Сатану на место.

— А ты сама, голубушка, виновата… — благодушно начал было он, но тотчас же и осекся. Ему почудилось, что в скошенных на него, налитых кровью глазах Сатаны вдруг блеснул огонек лютой ненависти. Это озадачило Бобыля. — А я ж тут при чем? — словно оправдываясь, пробормотал он. — Не я ведь тебя учил. Ну, да бог с тобой! — И он обиженно отошел прочь.

Однако в назначенное время он задал ей овса. К его удивлению, Сатана немедленно и с жадностью накинулась на еду. Она торопливо и даже как-то ожесточенно хрупала овес (другие кони обычно жевали медленно, задумчиво), и Бобылю невольно подумалось, что Сатана оттого так ест, что хочет набраться новых сил для завтрашней схватки с Кугутом. Эта мысль удивила и почему-то испугала Бобыля.

— Вот чертова кобыла! — растерянно пробурчал он. — Ну и ну!

А наутро все началось сызнова: опять пришел Савка с кнутом, опять нещадно полосовал непокорную лошадь, потом увел. На этот раз Бобыль проводил их неспокойным взглядом и затем весь день был не в себе: чертова кобыла все не выходила из головы.

В полдень Савка привел Сатану обратно в конюшню. На кобылу страшно было смотреть: клочья окровавленной шерсти свисали с ее спины, боков и даже с бабок. Сатана прерывисто и трудно дышала, но уже не ржала, а только время от времени как-то странно икала. А в глазах ее — так, по крайней мере, показалось Бобылю — по-прежнему горел желтый огонек ненависти.

— Ну и черт! — устало сказал Савка Кугут, размазывая рукавицей грязный пот на лбу. — В первый раз попадается мне такая анафема. — И он вдруг со злостью, изо всей силы ударил Сатану кулаком по морде.

Бобыль и тут ничего не сказал. Торопливо взял Сатану за недоуздок и увел на место.

В этот вечер он вовсе не выехал на-гора: остался подле Сатаны. Мальчишка-конюх ночной смены потом, смеясь, рассказывал ребятам, что Бобыль всю ночь «беседовал» с Сатаной. «По душам беседовали, уж так-то ладно…»

Это была правда. Как и все одинокие, робкие люди, Бобыль любил разговаривать про себя; он и сам не замечал за собой этой привычки.

— Отчего ж ты работать не хочешь, а, милая ты моя? — говорил он, осторожно, бережно смывая примочками кровь со спины Сатаны. — Так, брат, нельзя!.. Не годится!.. Как же так?.. Работать каждый должен — и человек и скотина. Как же, чтобы, например, не работать? Э, нет, нехорошо!..

Сатана слушала, понурив голову.

— Ну и что ж, что шахта? — продолжал возиться подле нее Бобыль. — Шахта, она шахта и есть. Такое заведение… да… подземное… Оно и в шахте, что ж, ничего, можно… Я, брат, тоже сперва сомутился… А привык. Работать, брат, везде можно… Ничего… А ты вот пожуй-ка сахарок, на-ка!.. Бери, бери, ты меня не бойся. Я, брат, сам человек смирный, я тебя не обижу… Вот и славно!.. Ах ты, умница моя!.. — умилился он, глядя, как Сатана доверчиво слизывает сахар с его черной ладони. — Вот и распрекрасно!..

Когда на следующее утро Савка Кугут вновь пришел за Сатаной в конюшню, Бобыль нерешительно обратился к нему:

— Слушай, Савелий, а?.. А может, того… будет? А?

— Что? — не понял тот.

— Говорю: будет, мол! А? Хватит…

Но Савка, уже не слушая его, направился к Сатане. Та всем телом задрожала, почуяв приближение своего мучителя.

Бобыль торопливо забежал вперед и снова встал перед Савкой.

— Слышь, Савелий, а? Отступись, прошу я тебя!.. — забормотал он, складывая руки на груди и часто-часто мигая рыжими ресницами. — Ведь насмерть запорешь, что хорошего? Все-таки живое создание…

— Отойди, — вяло сказал Савка.

— Прошу я тебя… Имей снисхождение…

— Отойди! — вдруг разъяренно закричал Савка и взмахнул кнутом.

Тогда-то и случилось неожиданное, то, о чем долго потом говорили на «Крутой Марин». С криком «Ратуйте!» Бобыль выбежал из конюшни и побежал по рельсам.

На крик сбежались шахтеры. Был среди них и Прохор Максимович Лесняк — в те поры мастер-забойщик. Бобыль, беспорядочно размахивая руками и ничего не умея толком объяснить, повел всех в конюшню. Тут все и выяснилось.

Некоторые сразу же взяли сторону Савки, припомнили коногонов, покусанных Сатаной: кто-то сказал даже: «Да разве ж это лошадь? Это ж Чемберлен! Ее не то что кнутом, ее штыком надо». Но большинство вступилось за кобылу.

— Нет, не могу я тебя одобрить, Савелий!.. — сказал Прокоп Максимович Лесняк. — Не по-шахтерски с конем поступаешь. Конь шахтеру — первый друг.

— Ты бей, да с понятием бей, с сожалением… — подхватили шахтеры.

— Совсем замордовал кобылу. Живого места на ней нет. И где только совесть у человека!