Иван Абрамов - Оглянись на будущее

Потом что-то заскрипело с обязательствами, потом — тягучая неувязка с предложением Ивана варить электросваркой тонкостенные трубы, потом… Да и не в самих этих недоразумениях дело. В бригаде сложилась какая-то нервозная, словно бы неловкая какая-то атмосфера. Все одно к одному, одно к одному, и вот — за день не поинтересовался бригадир: как тут, на обтяжке люков? Конечно, работа не волк, но до завтра и мастика на прокладке затвердеет, и сама прокладка продавится как-нибудь кособоко, если шпильки там недотянуты, там перетянуты. Но самое главное: если твоя работа никому не интересна, она и тебе не мила. Просто гачишь за кусок хлеба. На кой тут думать, что будет завтра. Будет — ну и будет, не будет, тоже ладно. Это называется: хоть трава не расти.

Пожалел Генка, не в первый раз пожалел, что сунулся тогда со своей «Антилопой». Стояли бы рядом с Гришей за великолепным верстаком, потели бы. А труб всегда не хватало в срок, потому и бригадир, и сам Носач нет-нет да и заглянут к ним, спросят, посмотрят. Теперь сиди между торцом барабана и дымососом, как суслик в норе, щупай ключом каждую шпильку по очереди, там потяни, там отпусти, а никакого удовольствия и даже скучно. Фонари перекрытия плачут грязными потеками, совсем близко, кажется, внутри котла что-то бренькает и тренькает, но так однообразно, что клонит в сон. Самая любимая присказка бригадира: «Коль на работе спишь, то и горбушку только во сне увидишь».

А вообще-то, не так настроение давит, как предчувствие. Мистика? Пусть хоть сто раз мистика, а оно давит. И руки не берут эту работу, как слепые тычутся. Но чего это с Галкой? Что за сияние снизошло на нее? Спросить бы. Возможно, тоже веселее станет.

Высвободился Генка из теснинки, нащупал ногой стремянку, кинул вниз прицельный взгляд и раздумал спускаться. Зачем, если Галка уже в дальнем конце пролета? Гнаться за ней? Но и в теснинку неохота. Увидал Егора Тихого, крикнул сварливо:

— Ты нарочно стремянку навскосяк поставил? Подержи, мне травмы ни к чему.

Послушный человек Жорка Тихий. Вежливо так, осторожно положил газовый ключ, которым контрагаил двухдюймовую трубу перелива, посмотрел вверх, не успел ли Генка получить травму, подошел к стремянке, пошатал: стоит, как штык. Понимающе кивнул и пошел на свое рабочее место. Ни словечка, ни так ни этак. Хороший человек. Но до чего же скучно подчас от такой хорошести. Обругал бы, что ль.

Спустился Генка с верхотуры, подошел к кранику газводы, открыл, лизнул языком терпкую струйку, прикрыл и сплюнул. Это, когда за тисками стоял, пил газировку литрами. Не успеешь ее туда, она оттуда потом вылетает. Теперь чего потеть, куда спешить? Закончить обтяжку люка можно сегодня, можно завтра.

— Э-э, казак! — окликнул Генку бригадир. — Прищемил там?

— Не-к.

— Давай пыхти, через час котел на стенд выбрасывают.

— Чегой-то? А питательную воду где взять?

— На стенде Иван сварит.

— Так там же вона! — указал Генка на фонари перекрытия. — Пудит. С ветерком. Трень-брень.

— Вот и придется там бренькать, если тут не дотянешь, — строго пообещал бригадир. И улетучился. Может, сквозь землю провалился, может, в котел шмыгнул. Голос откуда-то:

— Кронштейны ставь! Брось эту бандуру, котел на стенд гонят! Э! Чистодел! Рано сматываешься, подачу замкнуть надо. На стенде не запоешь. Давай, сказано!

— А ты тут не командуй! — необычно твердый голос Ефимова в ответ на сообщение бригадира. — Я у тебя в списках не значусь.

— Погоди, сказано!

— Пошел ты! А ну — пусти шланги! Пусти, волосатик!..

Такого не бывало тут с сотворения мира. Серега Ефимов не просто вышел из повиновения, он Павлова волосатиком облаял. Намотал шланги на рукоятки своей тележки, тронулся было и наехал на Ивана. Остановился, посмотрел, как на телеграфный столб, крикнул раздраженно:

— Ну и чо? Восемь отстучали, нам в ударники не к спеху.

— Там дождь, — напомнил Иван.

— Перестанет, нам в ударники…

— Завтра утром последний срок, — терпеливо продолжал Стрельцов. — Котлы затопят в десять.

— Мне что? Хоть в металлолом. — И спросил не то сочувственно, не то злорадно: — А ты как же? Питательную под дождем лепить будешь?

— Слушай, Серег, — Иван взялся за рукоятку тележки, отодвинул в сторонку, посмотрел Ефимову в лицо. — Что у тебя с Мошкарой? Зачем? Худо-бедно, а все ж по-людски было у нас.

— Не твое дело, — вильнул Ефимов глазами. — Ты вон — на стенде питательную свари. За что боролся, на то напоролся. Стихия! Она твоих лозунгов не признает. Бог не теля, он видит крутеля. Накакаешь под дождиком, вспомнишь, что тебе хорошие люди советовали.