Иван Абрамов - Оглянись на будущее

— От имени и по поручению моряков Северного флота! — издали подал голос Рыжов. Оттеснил Ивана на второй план, прошел в калитку и продолжал: — Милая Зоинька, цветок лазоревый. Приглашаем тебя на празднество по случаю… — И умолк. Оглянувшись на Ивана, закруглился: — Остальное скажет он сам.

— Здравствуй, — вымолвил Стрельцов.

— Здравствуйте, ребята, — спустилась Зоя с крылечка и подала руку сначала Игорю, потом Ивану. — Куда это вы расфуфырились?

— В парк, — сообщил Иван. — Игорь надоумил. Погода, говорит, хоть с чаем пей… А ты как?

— Я тоже люблю хорошую погоду, — пытливо вглядываясь в лица парней, сказала Зоя. Не поверила она, что Игорь явился сюда лишь затем, чтоб надоумить Ивана.

— Все в порядке, Зоя, — заверил Стрельцов, поняв ее смущение. Взял девушку за руку, выразительно посмотрел на Игоря. Понял Рыжов. Раскланялся и был таков. Иван посмотрел Зое в лицо, сказал: — Ты не обижайся. Я и сам надумал бы. Белье мокрое… и вообще. — И выругал себя за такую сноровку. Надо еще и о белье сообщить.

— Вот не поверишь, — улыбнулась Зоя, глядя Ивану в глаза. — Ни разу не была на танцплощадке.

— А я вовсе не умею, — признался Иван.

— А чего нам делать там?.. — тут же перестроилась Зоя.

— Так что нам? — приободрился Иван. — Я знаю в парке такие тропинки — сказка. До самой Оки дойдем и как в настоящем лесу. Или, может, в «Журавли» заглянем?

— Ох, что ты!

— Зоя… — наклонился Иван и поцеловал девушку в губы.

— Ой, ты что! Люди же…

— Мы тоже люди. А то мне как-то… не так, — признался Иван. — Я и не то, чтоб, но такая дубина. Теперь мне проще и легче. И я не просто так. Я тебя люблю. Правда. Не веришь?

— А я боюсь, — как-то сжалась, растерялась Зоя. — И в лес боюсь, и вообще.

— Все будет хорошо, Зоя. Нет, что ты, я больше не буду… И ты не опасайся. Ну, что ты, Зоя. Идем. — И взял девушку под руку.

Парк постепенно переходил в лес, и Виктор очутившись тут впервые, то и дело останавливался, оглядывался по сторонам, стараясь не потерять тропинку.

Могучие клены в три обхвата, вязы, сцепившиеся ветвями, стремительные свечки елей и таинственный запах чего-то древнего тревожного, бесконечного. И щекастая луна, что-то очень уж рано выкатившаяся на туманные верхушки заокских лесов. Шуршание, словно шепот ребенка, перестук дятловой работы, томные вздохи кукушки. И такие завитки настроения, хоть вовсе поворачивай назад.

С того торжественного вечера в ресторане «Спорт» прошло всего ничего, а новостей привалило многонько. Слишком много. И самая тревожная, самая трудная из всех привела сюда. Непонятный поворот судьбы. Слепой и равнодушный случай. Знать бы, по-иному можно б решать. Таня — Иван. Просто и понятно. Третий тут ни к чему. Но что же было там, на чествовании? Насмешка? Слишком злая. Не способны ребята на такое. Вспышка обиды и наивное желание отомстить? За что, кому? Не похоже было, чтоб воспринял Иван поведение Тани, как месть. Было что-то, конечно, было, но не в такой степени и не то. Не любит? Рассорились? Бывает. Ну а Иван, тут не о чем печалиться, если не сочтет возможным, не отступится. И все же, все же. И не в том дело, что это какая-то последняя надежда. А что это? В тридцать лет. Первая любовь? Или какая по счету? Сколько раз дано человеку влюбляться? Как сказать об этом хотя бы самому себе? Что это?

«А если Таня назначила тут свидание, чтоб посмеяться надо мной? Это и не жестоко, и не зло. Обыкновенная шутка. А как еще отвадить запоздалого жениха? Потом спросит, при случае: «Не заблудился в трех сосенках, самонадеянный нахал?» И пустит байку про старичка-лесовичка, который гонялся по мхам да болотам за девицей-красавицей. Не догнал, под кустом ночевал, горько-слезно плакал… На Радице такие прибаутки мигом подхватят, приукрасят и будут взад-вперед таскать, пока в зубах не настрянет. Но не это страшно. Если она так, значит… значит, вовсе не любит. И что тогда? И теперь трудно будет вовсе…»

По рассказу Тани где-то за пригорком должна быть поляна, окруженная орешником. Она сказала: «Как воротничок меховой. А там, где шея чуть приоткрыта — скамеечка беленькая. Покрасил кто-то, издали заметна». Пригорочек — вот он. Старая ель, как посох Бабы Яги. Тропинка совсем скрылась в колючей траве, и теперь надо напрямки. Сначала — от ели и точно на север, а там, на макушке пригорочка, взять немного левее. Остановился, сориентировался. Оттянул еловую лапу, шагнул было и оторопел. Таня сказала бы: «Как пленная россиянка», — выпрямилась тоненькая рябина. Послышалось даже, тихонечко вздохнула, освободившись от гнета тяжкой напасти. На единственной веточке — едва обозначившаяся гроздь ягод, пять листочков, как ожерелье, божья коровка вместо Кащея.