Петр Замойский - Восход

— И в кого она такая уродилась? — спросила Екатерина. — Мать у нас добрая, отец тоже был хороший, а она выродок. Видать, у мужа научилась. Вот вы ехали. Слыхали шум?

— Что там за собрание? — спросил я.

— Третий день кричат. Комитет какой-то хотят выбрать, а не выходит.

— Бедноты?

— Вот-вот.

— Что же, народ против?

— Зачем против. Кто уж больно против, это муженек Федорин — Егор. А мой Алексей за комитет. Вот и сцепились два зятя людям на смех. Ведь, коль будет комитет, мельницу-то отберут! И хлеб, который он рассовал вроде на храненье да сам припрятал, и это отберут. Только председатель в волости у нас слабоват. На эту вот, — указала она на кружку с самогоном, — падок. И все за чужой счет. А зятюшка с Федорой не жалеют, подпаивают его. Да еще какого-то дурака из уезда прислали. И он глохтит. Ему и пить охота — и дело поручено. А как дело делать, если зенки налил? Вот что у нас идет. В других селах давно хлеб у богатеньких выгребли да увезли на станцию и свою бедноту не забыли. А у нас…

И начала рассказывать обо всем, что она знала и о чем не сразу узнаешь в селе, если нет верного человека.

— Ну, а вы-то как числитесь, — спросил я, — середняки или бедняки?

— Середняки теперь. Лучше стало. А мужик мой на фронте был, раненый пришел. Он теперь в волости по земельному делу. Нет, ты сходи на собранье.

— Ну, а как… Лена? — все же решился я спросить.

— А что ей! — вдруг махнула рукой. — Ну ее!

— Свадьбу-то отложили? — задал я наугад еще вопрос.

— Двое к ней пристают.

— А она?

— У нее своей воли нет. Что скажут, то и делает. Бесхарактерная.

Наступило молчание. Андрей слушал, был серьезен.

— Это плохо, — сказал я, — если такая она. Я-то думал — она совсем другая.

— Только что красива. Да я не осуждаю Ельку. Я люблю ее. Она не чета Федоре. Но уж что правда, то правда: и тихоня она какая-то, и, не надо таить, неохотлива к работе. Ей бы барыней быть. Избаловала ее мамка. Как чуть: «Елька, я сама… Елька, не надо…» Говоришь матери, а она одно: «Погоди, вот выйдет замуж — наработается».

«Да, здесь-то говорят правду, — подумал я. — И говорит сестра».

— Так что же? Значит, я не знаю Лены? Пленился ее красотой? И все же — нет! Даже сестре не хочется верить. Чтобы не терзать свое сердце, я не стал больше говорить о Лене. Спросил о Саньке.

— Эта боевая. Совсем не похожа на Лену.

— И тоже… ленивая?

— Что ты! Все в руках кипит. И уж на ком бы тебе жениться, как сестра, прямо скажу — на Саньке. Не пропадешь.

Невольно покраснел я. Вот чего и в голову не приходило. Да, я помню ее, шуструю, лицом схожую с Леной, ее быстрые ответы, живые движения. И помню, как однажды, год тому назад, мать их, когда девчат не было дома, со вздохом сказала мне: «Петя, женись ты лучше на Саньке. Года ей тоже вышли». — «Что ты, тетя Арина! Ведь я Лену люблю». — «Понимаю я, а мой совет такой. Она немножко озорна. Ну, образумится. Зато ни тебя, ни себя в обиду не даст».

Тогда я пропустил мимо ушей такое странное предложение матери, а теперь, ровно через год, слышу то же самое.

— Нет, Екатерина, я и так жениться скоро не буду. Что было, то прошло. Лену я любил. Время сейчас какое! Пожалуй, и любить-то некогда.

Тут вступил в разговор Андрей, как бы просыпаясь.

— Он обет пророку Илье дал, — начал Андрей, — до всемирной революции не обзаводиться семьей.

— Аминь, борода! — подтвердил я своему старому другу.

Он захохотал.

— В Баку собирается ехать Лена. С Ванькой-сапожником. Это Федора все подделывает. Ванька-то, сосед ее, задарма шьет им башмаки. И Федоре шьет. Старается.

— Что ж, счастливый путь! — произнес я.

— Брат у Ваньки в Баку на промыслах. Вот и его туда зовет. На войну-то все равно хромого не возьмут.

— А второй, который сватает, кто?

— Гармонист Ефимка.

— Который из них лучше?

— По лицу-то ей больше, видать, Ефимка нравится. Он и на гармони хорошо играет, и умный вроде, да хулиган. Ваньке здорово всыпает за Ельку. То дерутся они, то вместе ходят, а Елька в середине.

Замолчали, Издали все еще доносился крик с собрания и откуда-то песни. Сквозь дверь, в щели, пробивались солнечные лучи и длинными полосами падали на земляной пол и на стол, освещая вьющуюся, невидимую простым глазом, мельчайшую пыль.

Андрей задремал и склонил голову. Екатерина, кивнув на него, засмеялась.

— Уморился старик.

— Мы ведь с ним как-то заезжали к вашим.

— Я знаю. Я каждый раз приходила, когда ты заезжал. И все село знало про тебя. Разве тут скроешься. Тебя так и считали: «Елькин жених — Петька из Леонидовки».