Виктор Степанов - Рота почетного караула

Хотелось подпевать, шагать и разглядеть то, что видел только Руслан своим устремленным мимо, вдаль, поверх окруживших его солдат, взглядом.

Тонкие, но крепкие пальцы снова дробно промаршировали по деке, отбивая ритм припева, грустные глаза Патешонкова осветились изнутри радостью, и теперь не лейтенант Гориков, а он, гитарист, был главным в солдатском кругу, таким главным, как если бы шел впереди роты.

…Словно спохватившись, вспомнив о чем-то перед самым отбоем, Гориков повел Андрея в канцелярию роты.

«Опять нотация?» — раздраженно поежился Андрей, хотя точно знал, что на встречу президента поедет обязательно: списки почетного караула были утверждены.

В канцелярии Гориков молча достал из шкафа альбом с красочной, витиеватой надписью «История РПК» и, сразу же раскрыв на нужном месте, положил перед Андреем.

— Посмотрите, — сказал Гориков. — Знаете эту фотографию?

Андрей взглянул на большой, почти во всю страницу, туманный снимок, наверное увеличенный с оригинала: шеренга наших солдат в длиннополых шинелях и шапках-ушанках, какие носили во время Великой Отечественной войны, стояла, держа винтовки в положении «на караул», перед высоким и грузным, чуть сутуловатым человеком в козырькастой морской фуражке. «Адмирал, что ли, какой-то?» — подумал Андрей.

Ничего особенного на снимке не было, но в глаза бросались уж слишком открытые и добродушные лица наших солдат. У одного из них, курносого, толстогубого и, наверное, смешливого, как Линьков, вид был такой, словно это его самого встречал с почетом проходящий мимо шеренги гость. Знай, мол, наших! Но нет, гость был высокий не только ростом. Глаза этого человека в морской фуражке не были видны, вернее, виднелся только краешек глаза, но по всей фигуре, наклоненной к строю, чувствовалось, что наших солдат он рассматривает пристально и придирчиво.

— Третье февраля сорок пятого года, — сказал Гориков. — Ялтинская конференция. Глава английского правительства Черчилль обходит строй почетного караула…

Теперь что-то бульдожье, цепкое, желающее схватить мертвой хваткой мелькнуло в лице этого человека. И странно незащищенными показались лица солдат. Особенно вот этот, толстогубый, — сейчас мигнет, не сдержится и улыбнется…

— Обратите внимание, это Черчилль… Прямо забирается, лезет в глаза… Когда его спросили, почему он так внимательно разглядывал наших солдат, он сказал, что хотел разгадать, в чем секрет непобедимости Советской Армии…

Те же самые три автобуса, на которых ездили принимать присягу, нетерпеливо ринулись в распахнутые ворота и, сразу набрав скорость, покатили вслед за манящим синей мигалкой «рафиком». Андрей взгрустнул, вспомнив, как полгода назад вот так же ехали они принимать присягу, и по асфальту змеилась поземка, и деревья серебристо пушились инеем, а сейчас по веткам тополей уже бежали зеленые огоньки листьев. Он вспомнил мать, беспомощно стоявшую в коричневом пальтеце на мраморных ступенях возле Вечного огня, авоську с нелепо торчавшими из нее бутылками с молоком и отвел глаза, проглотил застрявший в горле соленый комок.

Они опять долго петляли по переулкам, пока не выбрались из душной, уже затянутой сизым маревом Москвы на шоссе. Колеса зашелестели по асфальту приглушеннее, и стало слышно, как отскакивают от шин камешки, дробью ударяясь в пол под ногами. В автобусе было непривычно тихо, запевала-волжанин сидел повернувшись к окну, никто не спорил, как обычно, а ротные острословы словно забыли все байки и анекдоты. Всматриваясь в сумрачные, озабоченные лица, Андрей подумал, что все они чем-то напоминали виденных им однажды в кино сосредоточенных парашютистов-десантников в самолете перед прыжком.

Автобусы остановились во дворе, огороженном низким, почти игрушечным металлическим заборчиком. Было разрешено минут десять — пятнадцать перекурить, но все сразу столпились возле молоденькой, в белоснежной куртке газировщицы. Андрей тоже с удовольствием принял из ее мокрой, порозовевшей от сиропа руки шипучий стакан и отпустил штатный, довольно избитый комплимент.