Владимир Лидин - Три повести

Но главным руслом жизни простиралась и текла бесконечными толпами — военных моряков, корейцев в соломенных шляпах, гимназисток, иностранных матросов, рогульщиков, влачащих тяжести, — многоверстная центральная улица.

Детство поколения упиралось в русско-японскую войну, юность — в революцию. Революция разбросала обжившиеся десятилетиями семьи. Порт Владивосток был открыт, как проходные ворота. Он пропускал через себя интервенцию. Дельцы, поставщики, царские чиновники, либеральные земские деятели, испохабившиеся в водянистых речах и соглашениях меньшевики и эсеры, торговцы и вчерашние колонизаторы края — все это припадало к лакированным сапогам, свиным крагам и тяжелым башмакам завоевателей. Флотилия катеров, изукрашенных американскими, французскими и английскими флагами, стояла в бухте, пока угощал высшее начальство обедом в островном своем доме Ярошевский. Здесь расцветали хмельные надежды и мечты о восстановлении прошлого. Чиновники и дельцы не хотели задешево уступить этот край, где они десятилетиями обогащались на военных подрядах, на пушнине, на опии и доверии простодушных народов. Сыновья вчерашних подрядчиков и торгашей, либеральных адвокатов, поверженных однодневных министров проходили в военной школе на Русском острове, в офицерских отрядах в карательных экспедициях начальный курс уничтожения революции. Но силы революции были неистребимы. На Первой речке, на Чуркином мысу, на окраинных сопках рождалась, соединялась, росла подпольная сила. В Ольге, в Шкотове и на Амуре, от бухты Находка по долине реки Сучана двигалась, обрастала крестьянством партизанская армия. Красные отряды накапливались в амурской тайге. Из Сучанского рудника, из шахт Тетюхе рабочие уходили на сопки. Тысячами путей соединялось — задавленное, перерытое, полурасстрелянное — подполье с далекими сопками. На погрузочных работах в порту грузило оно керосин и выгружало патроны. Шаланды с оружием проскальзывали между дозорных судов. Подпольные десятки загоняли в тупики и на запасные ветки вагоны, выгружали ночью патроны и зарывали их в землю. Другие десятки перетаскивали их на берег залива, чтобы отправить дальше на шаландах. Подполье обрастало надежной силой сочувствия, вбирая новые и новые сотни. Пришла в первореченский подпольный кружок молодежи — вместе с корейцем Пак Чен Нюри и дочерью смотрителя маяка Агнией Весниной — горячая девочка Варя Вилькицкая. Ей было семнадцать лет. Пак Чен Нюри в день демонстрации независимости Кореи избили японцы. Он пришел в кружок замкнутый и решительный, один из тех, кто организовывал связь с корейскими селами и помогал перебрасывать на партизанские фронты оружие и продовольствие. Агния Веснина, веснушчатая робкая девочка, безоговорочно верила Варе. С детства связались они противоположностью характеров. Впоследствии, когда сошлись Свияжинова и Варина жизни, он узнал у нее, что привело ее в подпольный кружок.

С детства непримиримо возненавидела она Ярошевского. Ярошевский обманул ее мать. Он надломил жизнь отца. У него была власть. Ему наполовину принадлежал полуостров, он мог сумасбродствовать, заводить племенных жеребцов и разводить стада оленей. За дорогими пантами приезжали представители фирм из Сватоу и Шанхая. У него была легкая белоснежная яхта, на которой он носился по заливу. Он скупил у старого китобоя коллекцию китовых позвонков и устроил из них величественную ограду. Он сумел обольстить ее, Вари, мать. В пятнадцать лет подруги открыли Варе правду о ее рождении. Отец — седой, постаревший отец — не был ее отцом. За два года она повзрослела. Революция надвигалась далекой грозой. Окна были распахнуты, и в них дул свежий порывистый ветер, как перед тайфуном. Двери дома Ярошевского открылись, впуская офицерский парад — все это ненавистное ей, блистающее погонами, оружием, выправкой; многих знала она как сыновей заводчиков и городских торговцев. Впоследствии серый длинный миноносец зашел в бухту. Отряд гардемаринов, с белыми кортиками, высадился, чтобы поселиться на две недели в просторных владениях Ярошевского. Для них застрелили в заповеднике с десяток оленей, для них устраивали охоты на фазанов, прогулки к Лебяжьей лагуне и катанье на яхте и на моторных катерах.

На даче Сименсов жили четыре семьи — замужние дочери и женатые сыновья с детьми, гувернантками, учителями, — широким поместьем, большой родовитой семьей, как бы равнодушной к грубому шуму истории. В саду, как обычно, багряно расцветали цветы, пышные и яркие кусты шиповника и бересклета, в голубой бухте у пристани покачивались белые яхты, летали большие синие махаоны, на Лебяжью лагуну садились перелетным кочевьем птицы, и только для старших Сименсов, живших во Владивостоке, дни были слишком малы, не вмещая в себя обилие дел, подрядов, зафрахтованных пароходов, приходивших со снабжением для армий, с обмундированием, американскими консервами и замороженной австралийской бараниной. Склады, пакгаузы, портовые сооружения из волнистого оцинкованного железа были набиты всем тем, что предназначалось для армий, пришедших задушить революцию.