Евгений Пермяк - Очарование темноты

Окончание письма Родиона Строганов дочитывал в поезде, когда Шалая-Шальва осталась за Уральским хребтом.

«Я признаю, что собственность цепкая сила... Она бывает и сильнее жизни. Несправедлив тот, кто скажет, что тебе ничего не принадлежит в Шальве. Ты очень много работал. Ты не только перекупал и присваивал чужое, но и создавал свое. Ты продвинул фабричное дело, ты, конкурируя, заставил окружающих тебя фабрикантов улучшать технологию и облегчать труд работающих. Ты внедрил страхование. Какими бы целями ни руководился ты, «сахарными» или «пряничными», все же наглядно показал, что рабочие могут жить лучше и есть досыта. Ты по закону твоего же «равновесия» заслуживал вознаграждения. И ты что-то зарабатывал. Лично ты. Своим трудом. И все же при самой высокой оценке твой годовой заработок проживался не более чем в один день твоей семьей, теми, кто прислуживал ей, и всем, что создавало роскошь твоего дворца, переименованного в дом и остававшегося дворцом.

Ты пожинал и пожирал в тысячи раз больше, чем сеял и взращивал.

По законам частной собственности ты мог продать свои заводы и по фабрикантской нравственности мог предать свою родную Шальву. Но кому ты продал и предал этот кусок России? Кому?

Тем, кто со мной и с твоими земляками разговаривал через переводчиков? Тем, кто не торгуясь с тобой, бросил тебе жирную кость не за шальвинскую землю, не за прикамские берега, а за то, что лежит в недрах этих земель, о чем не знал ты, сверкающая вершина своего рода, а они прознали давно через своих геологов-лазутчиков?

Дай они тебе вдесятеро больше, они выплатили бы частичку из того, что принадлежит России.

Ты вор! Тебя бы теперь прикончила и Мирониха!

Во все времена, с каменных веков начиная, изменивший своей земле наказывался смертью! Ты мертв для нас! Ты сожжен в нашей памяти... Тебя нет... Тебя нет, хотя ты и есть униженно побежденный, через авантюрного Гущина, твоей женой. Ты теперь стал ее «будуарной принадлежностью», паразитически рантьерствующей на шальвинские миллионы, переведенные тебе при выгодном посредничестве того же Гущина. Сказал бы точнее, но воздержусь...

Пресмыкайся, пока пресмыкается! Но...

Но час придет, неизбежно придет возвращение всего созданного, добытого, воздвигнутого тем, труду которых обязано оно. И это неминуемо, как бы долго ни отодвигалось возвращение принадлежащего всем и захваченного немногими, убежденными, что это принадлежит им. Принадлежит только потому, что так утверждают ими же написанные законы.

Если до тебя не дойдет это письмо, оно дойдет до тех, кому вынужденно придется затемнять порабощение «равновесиями» и придумывать различного рода «гармонии», которых нет и не может быть в мире очарования темноты.

Впереди свет! Впереди солнце!

Р. и другие...»

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Вениамину Викторовичу не довелось превратить свои черновые наброски в задумываемый роман-сказ, роман-притчу.

Он завещал это сделать тому, кого привлекут оставленные им записи, с обязательной заменой имен и названий заводов.

Строганов глубоко верил, что происходившее в Шалой-Шальве не пройдет бесследно для будущих времен и -поколений.

Жизнь подтвердила и подтверждает сказанное и будет подтверждать...

1973-1976

Оглавление

ЦИКЛ ПЕРВЫЙ

ЦИКЛ ВТОРОЙ

ЦИКЛ ТРЕТИЙ

ЦИКЛ ЧЕТВЕРТЫЙ

ЦИКЛ ПЯТЫЙ

ЦИКЛ ШЕСТОЙ

ЦИКЛ СЕДЬМОЙ

ЦИКЛ ВОСЬМОЙ

ЦИКЛ ДЕВЯТЫЙ

ЦИКЛ ДЕСЯТЫЙ