Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан

— Это правда?

Возможно, он не придавал особого значения тому, что его рука лежит на ее руке… Смайдов, наверное, тоже не придал бы этому значения… Что в этом, собственно, предосудительного?..

Но случайно взглянув на Полянку, Петр Константинович помимо своей воли подумал: «С ней и вправду происходит что-то необычное. Она не такая, как всегда».

Он хотел прогнать от себя эту мысль и не смог. Не смог потому, что не только видел в лице Полянки незнакомое волнение, но и чувствовал, что она сейчас перестала быть сама собой. Полянка куда-то уходит. Уходит и от него, Смайдова, и от себя…

И он не ошибался. Полянка действительно куда-то уходила и уже ничего здесь не видела, а слышала только себя. Только свой голос.

Она почувствовала, как Домбрич сжал ее руку.

— Вы задумались о чем-то, Полянка? Или вам скучно? Давайте выпьем, и прошу вас произнести тост… За что мы выпьем?

Полянка подняла бокал, сказала:

— За то, чтобы мы когда-нибудь услышали «Песнь тайги».

— «Песнь тайги»? — Домбрич внимательно посмотрел на Полянку. — Вы любите тайгу?

— Если вы напишите о тайге — можете считать, что сердце Полянки будет покорено вами раз и навсегда, — проговорил Смайдов.

Родин попросил Домбрича:

— Может быть, ты сыграешь нам что-нибудь, Артур?

— Сыграть? — Домбрич спросил у Полянки: — Вы хотите послушать?

— Очень! — Она как-то совсем по-детски хлопнула ладошками. — Очень хочу!

Домбрич сел за пианино, Смайдов и Родин отошли к окну, закурили. Полянка некоторое время продолжала сидеть да столом, но потом Домбрич сказал:

— Садитесь ко мне поближе. Попробуем вместе с вами вдохнуть жизнь в тайгу. Я ее тоже люблю. Люблю не меньше тундры. — Он взял несколько аккордов, прислушался к ним. — Знаете, Полянка, вы мне подали блестящую идею. «Песнь тайги»… Если мне удастся написать это, я посвящу произведение вам. Но с одним условием: во время работы вы будете моим консультантом.

— Что я должна буду делать? — простодушно спросила Полянка.

— О, совсем немногое…

— Вдохновлять! — выпустив изо рта струю дыма, сказал Родин.

Смайдов украдкой взглянул на Родина. Взглянул потому, что в интонации его голоса уловил что-то не совсем обычное.

Родин смотрел на Домбрича с неприязнью, почти зло. И, как конь удила, с остервенением грыз мундштук папиросы.

— Вдохновлять! — повторил он. — Разве вы не знаете, Полянка, что гений без музы становится, простите меня, бездарным пустоцветом?

Домбрич нисколько не обиделся.

— Ты зло шутишь, Виктор. У тебя плохое настроение? — сказал он.

— Нет, почему же? Настроение у меня отличное. Я просто хотел объяснить роль консультанта. Неправильно объяснил?

Домбрич сказал Полянке:

— Не обращайте на него внимания. У него это бывает.

Домбрич пробежал пальцами по клавишам, и Полянке показалось, что она услышала утренний вздох тайги. Потом она услышала ветер, пронесшийся над верхушками сосен. Не сильный, но тугой, наполненный запахом смолы и прели. Боже мой, она и вправду чувствует этот запах! Каким же надо быть волшебником, чтобы заставить человека поверить во все это!

Петр Константинович стоял, опершись о подоконник, машинально поглаживая пальцы протеза. Никто не мог бы прочесть на его лице того внутреннего волнения, какое он испытывал. Никто, кроме Полянки. От нее ничего никогда не ускользало. Она обладала способностью угадывать любое его душевное движение, и Смайдов часто поражался этой ее способности. Возможно, поэтому он и называл ее колдуньей…

— Я рад, что все здесь доставляет тебе удовольствие, — сказал Петр Константинович, когда она подошла к нему. Он заботливо пригладил прядку волос на ее виске. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Очень хорошо, Петр. — Она прильнула к его плечу, повторила: — Очень хорошо… Как-то все необычно…

Пожалуй, впервые за всю их совместную жизнь она не смогла его понять. Новые, ранее незнакомые ощущения нахлынули на нее в этот вечер. Сейчас она еще не могла до конца разобраться в этих ощущениях, и если бы у нее спросили, что же все-таки она испытывает, Полянка не ответила бы. Только одно чувство — правда, не такое сильное, как те, которым она еще не могла дать названия, — было совершенно определенным и ясным: чувство вины перед Смайдовым. Оно пришло в какое-то неуловимое мгновение, когда Смайдов приглаживал прядку ее волос. Смайдов словно передал его прикосновением своих пальцев, и ей даже показалось, что она ощутила тупую боль в голове. В ту же секунду ей захотелось крикнуть: «Нет, нет, я ни в чем не виновата!»