Анатолий Приставкин - Городок

Шофер возился в кузове, подтягивал веревкой мебель.

— Вы-то устроились на новом месте? Тамара Ивановна довольна? — Вот уж неспокойная душа, не о себе опять же, о них завела разговор.

От вопроса про Тамару Ивановну он уклонился.

— А вы что решили? — спросил.

Она отмахнулась:

— Николай выйдет — уедем. Не станем мы тут жить.

— Почему?

— Не знаю. Расхотелось.

— Мне тоже,— сознался Шохов.— А куда? Если не секрет...

Она ответила так же туманно, как и дядя Федя. Что Россия велика и место они себе найдут. Они мечтают свой домик поставить где-нибудь в районном городке. После всех передряг они мечтают в спокойствии и уединении жизнь дожить.

— Займите на меня местечко! Я приеду,— попросил Шохов как бы в шутку, но прозвучало это с нескрываемой горечью.

Он знал, что не позовут. И вдруг с невыразимой тоской ощутил как невозвратимую потерю все, чего они сейчас лишились. Нет, не домика, не хозяйства, а чего-то другого... большего...

Шофер уже все закрепил и недовольно смотрел в их сторону.

— Вы где остановились-то? — спросил Шохов торопливо.

— Ну, где... Мое место с Колей-Полей,— отвечала она усмехнувшись, и опять в ней проглянуло во всей прекрасной полноте это бабье. Именно то, что он углядел еще раньше. Но сразу понял, что она не пригласила его к себе. Даже эта всепрощающая женщина обрывала с ним навсегда.— Всего вам,— произнесла и уже собралась идти, но обернулась: — Вы у Петра Петровича не были?

— Не был,— сказал Шохов.— А разве... Разве он не уехал?

— Не уехал,— подтвердила Галина Андреевна и странно посмотрела на Шохова, явно чего-то недоговаривая.— Вы сходите.

— Схожу,— пообещал он.

— Обязательно сходите... И вот еще... Не обижайте его, пожалуйста, ладно?

Шохов пожал плечами.

— Его не обидишь. Скорей он сам кого хочешь обидит.

Галина Андреевна постаралась не заметить этого выпада против Петрухи. Она повторила просяще:

— Это моя последняя просьба: не обижайте! Я хочу оставить о вас, несмотря ни на что, добрую память. Прощайте.

С помощью шофера забралась в высокую кабину и больше не оглянулась на Шохова... Машина медленно тронулась по едва заметной под снегом дороге. Не было на ней никаких следов, да и откуда они теперь возьмутся. Шохов не спеша двинулся следом за машиной. Последние слова повергли его в смятение. За всеми передрягами да переездами Петруха выпал из памяти. А идти к нему не хотелось. Может, потому и не помнилось, что это было связано с чем-то неприятным. Где-то, вскользь, еще в первые дни после распоряжения о сносе, подумалось, что Петруха уедет, ему-то и вовсе теперь нечего терять. А после такой мыслишечка еще кургузее, что, верно, он уехал, если не показывается и нигде его не видать.

К вечеру того же дня, после работы, Шохов собрался к Петрухе. Путь его, как некогда, лежал теперь из Нового города, через Вальчик. В ту странную зиму, когда они только-только познакомились с Петрухой, он каждый день ходил этой дорогой. Тогда ноги сами бежали в ту сторону, а сейчас...

Тамара Ивановна не спрашивала, сама догадалась, куда он идет. Она почти повторила слова Галины Андреевны, чтобы он не ссорился с Петром Петровичем, а поговорил с ним по-хорошему. Он не такой человек, как все...

— Снюхались, да? — спросил Шохов, недобро усмехнувшись.

— Да, — отвечала Тамара Ивановна серьезно. — Снюхались... Именно так.

— Ну, и шла бы сама к нему! — крикнул он, вспылив.

— Нет,— отвечала она совсем тихо.— Я не к нему уйду, я уеду.

— Уезжай! Уезжай! Сколько можно твердить одно и то же!

Шохов в последнее время был несдержан, и все оттого, что у него сдали нервы. Теперь дорогой он думал, отчего же так получилось, что бабы в один голос умоляют Шохова не обижать бедного Петруху. Оттого ли, что его легко обидеть, или же именно от Шохова ждут, что он непременно явится обижать?..

Но они ошибались, не хотел Шохов обижать Петруху. И не затем он шел, если разобраться. В последний момент он даже завернул в магазин и купил вина.

Шагал по старой дороге и все придумывал, с чего разговор начнет. И, не придумав, решил, что лучше всего поставить на стол бутылку да и выложиться как есть откровенно: мол, зашел по душам потолковать!

Ох эта душа, не чужая, а своя — тоже потемки. Поймет ли его Петруха, ведь давненько не толковали, остыло у них друг к другу.

И на подходе к избушке уже не сомнение, а предчувствие одолело Шохова, что не выйдет у них разговора и напрасно открываться и вино выставлять. С тем предчувствием он шагнул в темноватую Петрухину избу, в которой от века ничто не менялось и сам хозяин был, как всегда, дома.