Лидия Вакуловская: И снятся белые снега…

Местные ведут себя на базарчике по-хозяйски уверенно, а те, кого Полипа Ивановна назвала дачниками, — стесненно. Дачники — это в основном ленинградцы, они давно любят отдыхать в нашем городке, куда их влекут и лес, и река, и обилие фруктов. Дачников сразу узнаешь на базарчике. Вот молодая женщина в светлых летних брюках (а это первый признак дачницы) стоит возле старушки, продающей молоко.

— Скажите, у вас качественное молоко? — вежливо спрашивает она. — Мне для маленького ребенка.

— Свиженьке, свиженьке молочко. Тико-тико подоила, — отвечает старушка.

— Хорошо, — говорит дачница и ставит на стойку свой пластмассовый бидончик.

Но в это время возле дачницы вырастает Полипа Ивановна.

— А ну, бабка, лынить молока, я попробую! — требует она, отодвигая своей мощной фигурой дачницу в сторону и протягивая старушке сложенную ковшиком ладонь.

Старушка, не жалея, льет ей в довольно-таки вместительную ладонь молоко из бутыли. Полина Ивановна, зажмурив глаза, пьет его из ковша-ладони, причмокивает языком и не видит, с каким удивленьем смотрит на нее молоденькая дачница.

— Почем? — спрашивает Полина Ивановна, вытирая рукой молочные усы вокруг губ.

— По сорок копеечек, — ответствует старушка.

— Бабка, да где ж это такая цена есть? — на весь базар вопрошает Полина Ивановна, хотя прекрасно знает, что такая цена давным-давно сложилась. — Это ж полынь, а не молоко! Кто его у вас купыть? По тридцать выливайте! — заключает она и ставит на стойку свою порожнюю трехлитровую бутыль.

— Ну нехай, ну нехай, — соглашается добрая старушка. — Тико мое молочко сроду не горчило.

— Лейте, лейте, — уже добродушно говорит Полина Ивановна.

Молоденькая дачница, услыхав, что Полина Ивановна признала молоко негодным, уже было отошла от них, но, увидев, что Полина Ивановна все же покупает это самое молоко, разгадала ее хитрость и поспешно вернулась.

— И мне, пожалуйста, два литра налейте, — попросила она старушку.

— Да вы шо? — изумилась Полина Ивановна, выкатывая на нее желтые желудиные глаза. — Я сторговала, а ей — налейте! Да за вами, чертяками, ничого не купишь! Понаезжали з мешками грошей и не торгуются! Сидели б себе дома! У вас там магазины, у вас там только черта лысого не хватает, так нет же — пруть сюда и цены набивають!.. Штаны надела!..

И пошла, пошла строчить языком. От такой ее запальчивой речи бедная дачница сделалась краснее самого красного помидора и готова сквозь землю провалиться. По тут на ее защиту кидается другая женщина, тоже местная, а местные, как известно, очень даже хорошо знают друг друга.

— Полина, Полина! Ты что, не с той ноги встала? — кричит эта женщина едва ли не с другого конца столов. — Не на твои ж гроши едут!

— Нехай дома сидят! — отвечает ей через головы Полипа Ивановна. — А то мешки грошей везуть!

— Куркулька ты! — кричит ей в ответ женщина. — Что ты чужие гроши считаешь? Или тебе своих мало? Твой Василь по триста в месяц на тепловозе выколачивает!

— А ты их видала? Может, тебе мой Василь свои получки показуе?..

Молоденькая дачница уже потихоньку ретировалась, Полина Ивановна забыла о ней и ведет перепалку с ее защитницей. А торговля меж тем идет своим чередом, со всех сторон слышится:

— Тетю, молочко утрешне?..

— А ну, попробую, что у вас за мед…

— Э-э нет, не буду грешить — сыр ваш, как масло…

Часа через два под липами, где шумел базарчик, уже ни души: ни продавцов, ни покупателей. Тот, кто спал до семи утра, может спать дальше — такому соне ходить на базарчик нечего. К тому времени дворничиха — престарелая, хроменькая тетка Ульяна — пройдется по столам и лавкам веником, макая его в ведро с водой, метлой поработает, запихает все до единой бумажки в железную урну, запалит их, подождет, пока влажный, едкий дым выструится за изгородь базарчика, чтоб, не дай бог, не случилось какого лихого пожара на вверенном ей объекте, и похромает домой, унося с собой в корзинке баночку сметаны, или фунтик свежего сыра, или литровку молока — много ли одинокой женщине нужно?.. И все. И будто не было никакого базарчика, будто и не велся здесь подавно торопливый, спешный торг.

А еще часа через два, когда солнце, похожее на кругляшек желтого масла, зависнет над базарчиком, когда оно начисто снимет с листвы остатки ночной росы и досуха высушит вымытые теткой Ульяной столы и лавки, появятся две местные старухи, неразлучные подружки — баба Настя и баба Устя, обе сухонькие, с темными морщинистыми личиками, с темными морщинистыми ручками. Выставят на стол холщовые мешочки с жареными семечками, черными и тыквенными, усядутся на лавку и просидят сторожами под липами до позднего-позднего вечера, торгуя этим не шибко ходовым у нас товаром.