Михаил Мохов - Вторник, четверг и суббота

Рядом с каждой заметкой был наклеен листок бумаги в клеточку, и на нем аккуратно переписан текст заметки в том виде, в каком она пошла в редакцию. Елохин велел. Володя сравнивал написанное и напечатанное.

«Уважаемая редакция! — читал я. — Направляем составленный нами материал о высоких достижениях трудовых успехов работников животноводства. Просим направленный материал опубликовать на страницы районной газеты «Призыв». Наступают массовые растелы коров. Работники ферм стремятся к тому, чтобы…»

Ну, это самое начало. Тут еще встречаются заголовки вроде «Признать красивого пришельца». Кстати, что за пришелец? Ах, тополь! Володя агитирует за посадки тополей.

Десятки заметок, второй альбом. Уже не одни литры, центнеры и переписанные откуда–то полезные советы? Сырорыбов пробует писать о людях. «От радости у матери покатились крупным градом слезы, когда увидела четкую надпись в аттестате: поведение отличное». Это о подростке, который взялся за ум, перестал хулиганить.

Наконец я закрыл и второй альбом. Уважительно кивнул. Мне не надо было притворяться: между первыми и последними заметками Сырорыбова в самом деле лежал немалый путь — начинал–то он от нуля.

Мы встретились глазами. Во взгляде Сырорыбова было столько ожидания, что я невольно улыбнулся. На Володином лице вспыхнула широкая ответная улыбка, но он с усилием согнал ее и деловито спросил:

— Может, указание дадите? Не знаю, о чем писать. Скоро уборочная начнется, там дело ясное. А сейчас?

Я пожал плечами.

— Подумай, кто у вас в Антипине коренные люди. Не то чтобы старые, а коренные. Всегда есть такие, что если их описать, вся деревня будет как на ладони. Вот и расскажи, почему ты выбрал этих, а не других.

Говорил я, испытывая неловкость, — уж больно не новым был мой совет. Но Сырорыбов так и впился в меня глазами. Можно было не сомневаться, что он не пропустил мимо ушей ни единого слова.

— До свидания, Володя! — сказал я после того, как мы еще с полчаса поговорили о том о сем. — До свидания, гвардейцы! — Это уже относилось к печи.

— До свиданья! — отозвался оттуда голос, должно быть не робкого десятка. — Приезжайте в гости. — Последние слова вызвали на печи сдавленный смех и возню.

— Приезжайте еще. — Мою руку стиснула твердая, шершавая ладонь. Даже для деревенского пария, у которого руки с детства бывают вытянуты работой, кисть руки была громадной. — Николаю Ивановичу большой привет! Василию Ивановичу большущий! И всей редакции! Спасибо, что приехали!

Надо было слышать, как он произносил это слово — редакция.

Ожидая паром, я все время чувствовал, что меня что–то задело, зацепило в доме Сырорыбова и не отпустит, пока я не пойму, что. Нет, не Володино увечье и не признаки трудного, хоть и не голодного житья, — парадная рубашка, которую он спешно надел по случаю приезда гостя, выглядела далеко не парадно, и чаю мне не дали, а макарьинцы без чая гостей не отпустят.

Может быть, меня тревожит то, что я просиживаю дни за секретарским столом, а вот Елохин — наоборот, только и делает, что получает командировочные удостоверения и отчитывается по ним. И то, что я до сих пор не разобрался в Елохине и его селькорах. Так до смысла не доберешься.

Самым важным в районной газете я всегда считал отдел писем — и кто им заведует.

Коле Елохину под тридцать, но он был по–мальчишески легок на подъем. Мне было трудно представить себе жену Елохина: двое детей, огород, муж постоянно мотается по району, а живут Елохины дружно и согласно.

Иногда мы оставались в редакции вечером. Я, по обыкновению, сидел над макетом, Елохин возился с фотопленками в чулане.

— Коля!

Он появлялся в дверях с какой–нибудь склянкой или тряпкой в руке. Рукава закатаны, вид озабоченный.

— Чего изволите?

— Коля, как ты думаешь, читает кто–нибудь в нашей газете передовые статьи?

Елохин внимательно оглядывал меня из–под рыжеватых бровей тоже какими–то рыжими, разбойничьими глазами.

— Думаю, что нет. — Он садился на краешек стула и на минуту задумывался. — Какие у нас статьи? Это же сухомятка, птичий язык! Конечно, руководители хозяйств прочтут, мы орган директивный. Бригадир прочтет, специалист. А чтобы рядовой подписчик…

С сомнением покачав головой, он уносил склянку в чулан, но тут же возвращался.

— А что, есть идея? Давай выкладывай.

Передо мной лежала передовая статья, написанная нашим литсотрудником. О подготовке техники к уборочной, двести строк. Было в ней несколько цифр, две–три мысли. Строк на тридцать. Остальное — мякина.