Всеволод Кочетов - Избрание сочинения в трех томах. Том второй

Сошел с мостика капитан. Хватались вместе с ним сообща за канаты, натуживались, — пластырь плотно влипал в обшивку, но не в том месте, где нужно. Не совладать с ним было.

— Эй! — гаркнул Алексей. — Есть еще кто в кубрике? Вахтенный…

Ермил Клюев — к люку. В кубрике дед Антоша с Ивантием. Не звать же на палубу деда…

— Ивантий! Наверх. Капитан приказывает.

— Не имеет права! — криком в ответ Ивантий. — Я по сетям мастер!..

Но Клюев уже исчез, не слышал.

— Приказывает! — кричал Ивантий. — А кто он мне, чтобы приказывать? Сам чего смотрел? Куда завел траулер? Я еще жалобу подам на него! Сопляков в капитаны ставят!

На палубе топот сильнее, крики, капитанский мегафон…

— Иди, иди, — сказал дед Антоша. — Негоже от артели отбиваться. Когда такое дело, пара рук — большая подмога. Иди.

— У меня ломь в ногах, соображаешь? Ослабну, в воду снесет. Сам иди, ежели такой горячий!

— Ну-к что ж — снесет! — Дед поднялся. — Выплывешь. Ты давно гляжу, парень, с такого материалу исделан, который в воде не тонет. Только смердит.

Он надел кожух, просунул неторопливо деревянные — палочками — пуговицы в ременные петельки, кряхтя полез по трапу. Медленно поднимался, сутулыми плечами откинул люк. Ивантий следил за ним по–звериному, видел, как исчезли наверху в черном квадрате тяжелые дедовы чеботы, слышал, как, деревянно стукнув, захлопнулась крышка люка. Огляделся в пустой каюте, почувствовал холод в груди, дрожь, мелкую, противную.

— Дед! — крикнул истошно.

И уже не страх — другое какое–то, неведомое ему доселе чувство подняло его с полу: было оно сильнее страха. Срываясь, стукаясь коленями, локтями о ступени, обитые медными полосками, бросился Ивантий к люку. Обдало водой, ослепило. Белый прожекторный луч лежал на палубе; как из снега слепленные суетились в нем рыбаки.

Кидался Ивантий от одного к другому. «Дед! — кричал. — Дед!» Кто–то наотмашь стукнул его по шее, ткнулся Ивантий в мокрые доски лицом. Поднялся на карачки. «Берегись!» — крикнули ему. Увидел пеньковый толстый конец, ухватился, тянул вместе со всеми. Озирался, в людской толчее не мог узнать того, кого искал. «Крепи!» — кричал капитан. Вязали тугие узлы вкруг чугунных кнехтов. Толкали Ивантия локтями… Худо, когда не знает человек своего места, когда вразнобой идет с артелью. Никому не нужен он, всем только мешает.

Опять встряхнуло тральщик, треснуло впереди, черное мелькало за бортом в белой пене.

— Шлюпку! — скомандовал капитан.

Завизжали тали кормовой стрелы. Колдунов, как водяной, промокший, облепленный снегом, кинул за борт пробковый круг на длинной веревке. Ивантий упал, цепляясь за канат, заревел дико:

— Дед!

4

Марина очнулась на узкой железной койке. Багровые отсветы дрожали над ней на потолке и сбоку — на бревенчатой стене. Топилась, потрескивая, круглая печка с открытой дверцей.

— Профессор, — сказала Марина, заметив темного человека в ногах постели. — Я, кажется, не выдержала, подвела вас?

— Маришка! — услышала в ответ голос Алексея. — Попей горячего.

— На, испей, с вином, с водочкой. — Дядя Кузя подносил дымившуюся кружку.

Глотала, обжигаясь, звякали о жестяной край зубы Путалось в голове: бой, шторм?.. Прояснилось не сразу. Поняла: не палатка — теплый рыбацкий дом на Птинове.

— А где же?.. — Поднялась было, но стрельнуло в плече, отдалось в голову, в ноги, в спину; снова упала на постель.

— Все целы, не тревожься, — понял Кузьма Ипатьич. — Симка за печку вон затиснулась, спит. Мазину отец на кухне отпаивает. Все целы. Марфа на плиту легла, — треплет бабу. Простуду, видать, подхватила.

Говорил Кузьма Ипатьич нетвердым, серым голосом: за здоровье говорил, а как за упокой получалось. Недоброе почуяла Марина.

— Ешь, мать прислала! — Алексей совал какие–то пирожки, лепешки.

Она отстранилась от бесхитростных даров Пудовны, спросила:

— Несчастье, дядя Кузя?..

Кузьма Ипатьич присел перед раскрытой дверцей, стал ворочать поленья; посыпались на пол трескучие искры.

— Деда Антошу унесло, — за отца ответил Алексей.

Старик поднялся, вышел из комнаты. Марина испуганно молчала. Непонятно было, как ушедший на покой из звена древний рыбак попал в такой шторм в озеро.

Алексей придвинулся ближе, пригнулся, заговорил. Он рассказал, как дед упросил отвезти его к рыбакам сюда, на Птиново, как штормовал «Ерш», как заделывали пробоину, как наскочили на их разбитые карбасы. Но как пропал Антоша Луков, сказать не мог. Знал об этом, должно быть, только один Ивантий. Но тот — не ума ли решился? — бормочет: «Дед, дед», — и все.