Виктор Зиновьев - Нижний горизонт

— Резина трется и превращается в уголь, а он с кислородом в реакцию вступил — вот и грохнуло. Капроновые-то прокладки лопаются на морозе, вот я и заменил…

Сгоряча он не чувствовал боли, даже переоделся сам и смыл с лица копоть. Потом отошел, и его припекло так, что он посылал Коляя два раза за водкой. На второй раз Коляй завернул в аптеку и прикупил на рубль анальгину. Пронькин заскрипел зубами, но десяток таблеток проглотил.

Вечером пришли двое из постройкома и стали расспрашивать, как что было.

— Ключом разве почувствуешь, сколько отпускать? Ключом — меня и не дербалызнуло бы, дело проверенное, — объяснял Пронькин, держа перед собой марлевую культю.

— Ага, оголенной рукой откручивал? — переспросил мужчина и переглянулся с женщиной, которая все записывала.

Лицо у нее было приятное, чистое. Она положила между страницами тетради карандаш и сказала:

— Извините, но государство не будет оплачивать вашу нерадивость и безалаберность. Оно — не дойная корова…

— А прокладку на каком основании сменил?

— Так все меняют — капроновые-то лопаются. Раньше меднопоронитовые ставили — это да!

Наконец представитель постройкома взял со стола каракулевую шапку, что-то пробормотал женщине с тетрадкой и важно объявил:

— Квартал в санатории проведешь, с путевкой мы поможем, несмотря на вопиющее нарушение. В вас лично заинтересовано предприятие в год пятилетки. Ну, и прямо завтра на недельку в больницу, на предварительные анализы…

Женщина с порога добавила:

— Выздоравливайте, Борис Иванович!

Пронькин подождал, пока закроется дверь, и поднял палец:

— Видал? Здесь я — человек! А на материке — подойники буду лудить?

Ночью Пронькину стало совсем худо — на повязке выступила кровь. Коляю пришлось по телефону вызывать «скорую». Когда за Пронькиным приехали, он сидел осоловелый и растрепанный на кровати, баюкал руку. На прощанье сказал:

— Не придется, видно, мне здесь закладки варить… Ну зато баб санаторских вволю теперь погоняю!

Коляй понял, о чем он: о закладных деталях под агрегаты в машинном зале. Их доверяют устанавливать лучшим монтажникам, ведь из-за миллиметрового перекоса турбина может полететь — вибрация-то дай бог. На Вилюйской сварку закладных поручали вести Пронькину, он часто вспоминал об этом. И любой бы гордился — из сотни сварщиков отобрали всего четверых. Вот какой Пронькин: чуть руки не лишился, а о работе не забыл!

Сам Коляй был, наверное, худшей породы. Не только потому, что о работе дома думал редко. Как ни в чем не бывало пришла к нему на другой день Валентина, принесла кастрюлю борща. И он не отказался. Оправдывался перед собой — надоело по столовкам бегать, вести жизнь всухомятку. Однако врал себе. По другой колее дело шло — скатился он по ней, как с горы без тормозов. И приехал к тому, о чем два месяца назад и не думал.

Свадьбу не справляли. Коляй отказался наотрез. Пригласили посидеть Пронькина перед отъездом, Петровича, конечно, и с ее стороны шару подруг. «Горько», правда, кричали. Поселились в «нулевке» по разрешению коменданта. Петрович обещал предоставление квартиры ускорить. Как передовику, Коляю дали неделю отпуска.

А потом снова пошли рейс за рейсом, выходной за выходным, получка за авансом…

Валентина однажды сказала:

— Давай аванс по сотне брать, остальное на книжку перечислением. Не вечно же на мерзлоте жить будем. Книжку лучше одну — процент больше пойдет…

Насчет перечисления Коляй согласился: в самом деле, на материке, по слухам, и теплее, и сытнее. Как она говорит, дом двухэтажный, в гараже машина своя, вокруг сад с яблоками — красиво. Но книжки объединять воздержался — мало ли чего, будешь потом локти кусать. Хотя на Валентину обижаться не приходилось: на столе всегда все есть, и выкрутасы свои, как семьей зажили, она позабыла. Правильно мать говорила: тарелка супа, своя крыша, все остальное приложится. Вот только Тамарку отвадить от дома он не мог — пустячная баба, бесполезная, один продуктам перевод.

…На трассу Коляй не выходил давно. Ближе к пуску прибавлялось работы на створе: после взрывов он вывозил грунт из склада на подсыпку дорог, террас, различных перемычек. Раньше в Черный голец приземистые горные «Татры» еле вползали, а теперь там тринадцатиэтажный дом поставить можно. Бежит время.

Снежные заструги на гребнях сопок притупились. Вся дорога за долгую зиму сплошь покрылась черными кругами — здесь паяльными лампами мост отогревали, там масло из картера натекло, еще дальше покрышку жгли… Мороз, однако, жмет. Ночью наползает туман, а днем за проехавшей машиной долго вьется белесый след. Но движение на трассе все живее и живее; пока не ударила оттепель, не покрылись водой зимники, торопится каждый хозяин забросить в глубинку побольше солярки, угля, цемента, леса, чтобы до следующей зимы и золотодобытчикам, и геологам, и шахтерам хватило.