И. Зудин - Повесть о днях и делах комсомольской ячейки

В комнатушке коллектива комсомола за столом секретаря группа активистов — Шалька, Костя — «экономист», тут же и Федька Летун.

Сахалинский за столом внимательно слушает рассказ Летуна о вечеринке.

— Ну, так как же, ребята.

— Чего — «как же». Кудрина нужно вызвать, потолковать. Узнать в чем дело, а потом уже и выводы делать, — предложил Шалька.

— Но все-таки, почему он ударил его в бок?

— Да что ты все — почему, да почему. — Из-за Дуськи все это.

Вмешался Костя:

— Гнать нужно из комсомола… Невыдержанный он. Из-за девчонки — нож в бок. Не место ему среди нас.

— Да чем Кудрин то виноват? Больше, пожалуй, виноват Федька. Зачем он таких баб на вечер приглашает. А из-за них парень должен пропадать, — прожевав кусок булки произнес Петька Миронов. — Хотя и Антон также хорош: бабник-то он известный — ни одной девчонки, если попала ему на глаза, не пропустит.

— Брось-ка ты, Петя. Да и не нам это разбирать. На то следственные органы у нас существуют.

— А ты все-таки, Оська, поставь вопрос на бюро. Потолкуем, — бросил на прощанье Шалька.

Гудок снова звал на работу.

Иосиф остался один. Мысли вертелись вокруг злополучной вечеринки. Вот тебе и «досуг». Ведь это же практическое преломление проклятого вопроса об отдыхе молодежи…

Для Иосифа было ясно, что в этом деле, так же, как в деле с Герасимовым, меньше всего виноваты сами потерпевшие. Ни Кудрин, ни Смирнов, ни Дуська, а безделье. Не занятое ничем время — вот враг. Ведь если бы ребята могли организовать свой отдых лучше, без выпивки, то, пожалуй, и драки не было бы. Нужно что-то сделать.

Нужно ввести все это в систему… А как? А тут другая история. — Иону в приемный покой пронесли.

После обеда Иона, подойдя к своим тискам, вынул из кармана кисет, из другого трубку, не торопясь набил ее.

Подошел к горну, положив уголек, раскурил. А от мастера к нему Петька Миронов:

— Иона, Павел Дмитрич зовет…

— Чего ему нужно?

А сам, положив около тисков трубку, неторопливо вышел из мастерской.

Петька остался. Бросилась в глаза оставленная Ионой трубка.

— Вася, — подошел он к работающему на токарном Димитриеву, — дело есть.

— Чего?

Зашептались, смеются. Подошел Бугрин, посвятили и его в свою выдумку. Смеху прибавилось. И скоро все знали о шутке, выдуманной Петькой.

— Ловко…

— Смотрите, чтобы несчастья не было.

— Волков бояться — в лес не ходить.

— Пока еще с этого люди не умирали.

— А Петька Миронов возился около трубки Ионы…

Ребята смеялись, давая советы:

— Ты побольше всыпь-то.

— Не жалей казенного добра…

— Брось, Петька… Немного давай, а то, смотри, греха какого-нибудь не вышло бы…

А тот:

— Не учи, сам знаю. Но, — обращаясь ко всем — смотрите — не выдавать, ежели что…

Минут через двадцать вошел Иона и как всегда первым делом — за трубку. Сорок глаз следили за ним… Он спокойно взял ее, пальцем — чтобы потуже было — нажал на табак. Подошел к горну. Поковырялся там. Всунул уголек. Запыхтел. Глаза настороженно следят. А через минуту… вспыхнуло… и Иона, ухватившись за лицо, истошным голосом закричал.

— Что… наделали?.. Ой… больно… Глаза…

Мастерская ответила безмолвием. Тишина. И только Петька:

— Что мы наделали…

Подбежали к Ионе. Тот валялся на полу, стоная и крепко укрывши лицо руками.

Прибежали из соседней монтажной. Крики Ионы донеслись и туда…

— Что случилось?

Митя Якимов подбежал, нагнулся над Ионой, приподнял его и увидел окровавленную массу вместо хорошо знакомого лица Ионы…

— Что случилось?.. Кто сделал?!

И из угла виновато:

— Он трубку раскуривал…

— Ну, а дальше?

— Дальше… — и уже смелее раздался чей-то голос — взрыв, и он упал…

Голос Петьки придушенный, дрожащий:

— Не выдавай, ребятки…

Якимов сразу: — Кто кричал? Молчание.

— У-у, — протянул Якимов… Сволочи вы, а не люди…

Иону положили в принесенные носилки и отнесли в приемный покой…

Мастерская наполнилась рабочими со всех цехов. Молчали. Петька Миронов забился в угол и не то рыдал, не то лязгал как-то зубами. Каждый старался не глядеть в глаза другому.

А потом словно прорвало. Заговорили разом. А из гомона басистый голос:

— Ну, братцы, особенно из-за жида беспокоиться нечего. Было б из-за кого…

— Что же жид-то по-твоему не человек?

— Человек-то он человек. Да не такой как мы. Жид — одним словом.

— Бросьте, сволочи… — возвысился голос вернувшегося Мити. — Иона — еврей. Верно. Ну, а зачем так делать-то? Зачем увечить человека? Что он плохо кому-нибудь сделал? Или он как работник хуже хотя бы тебя вот, Журавлевский.