Берды Кербабаев - Небит-Даг

— И Айгюль придет, и все придут, и птички будут петь…

Тойджан еще что-то бормотал, но лежал совсем спокойно. Глаза его сомкнулись, а губы тихонько шевелились, потом он умолк, глубоко вздохнул и стал напевать:

Теперь он позабыл о пожаре и не мог бы себе представить, что обломки вышки валяются на земле, что его милая в Сазаклы, а мастер подавлен тяжелыми думами. Тойджану чудилось, что он снова на буровой, и Джапар ему подпевает, и Халапаев подтягивает тенорком, и густым басом гудит сам Таган… А стрелка манометра стоит, не шелохнется. Нязик казалось, что больной хочет песней развеять печаль, позабыть про свои огорчения. Где же эта Айгюль? Если бы она сейчас появилась, больному полегчало бы. Ишь как печально зовет ее! Почему же она не приходит? Доктор не разрешил свиданий с больным, но Нязик все равно бы пропустила эту Айгюль к бурильщику. Пусть хоть выговор дадут. А может, эта бедная Айгюль и не знает, что случилось с ее другом?

В палату вошел доктор, приземистый человечек в очках с тяжелой роговой оправой.

— Как ведет себя? — отрывисто спросил он, кивая на Тойджана. — Есть перемены?

— Бредит, — тихо сказала Нязик, — потом приходит в сознание, открывает глаза, поет и снова впадает в забытье.

— Думаю, что скоро придет в себя. Только следите, чтобы лежал спокойно, не вскакивал на ноги и…

— Доктор! — неожиданно окликнул Тойджан спокойным голосом здорового человека.

Врач подсел к больному, взял за руку, чтобы проверить пульс.

— Слушаю вас, товарищ Атаджанов.

— Я пойду на буровую…

— Обязательно. Как поправитесь, так и пойдете.

— Я же здоров!

— Вот и прекрасно. Отдохнете дня три-четыре и — на буровую!

— А как там сейчас?

Доктор знал, что случилось в Сазаклы, и поэтому промолчал. Но Тойджан и не дожидался ответа.

— Горит, доктор… Горит…

С большим напряжением он приподнялся, опираясь обеими руками на кровать, и тут же упал на подушки. Доктор заботливо укутал его одеялом, посидел немного у постели и, считая, что бурильщик заснул, вышел. Нязик тихонько отошла к окну и разглядывала птиц, перепархивавших с ветки на ветку.

А Тойджан не спал. Прояснившееся сознание все время возвращалось к буровой. Почему она загорелась? Когда вспыхнул пожар, его оттащили, но он еще помнил взметнувшееся пламя, а потом все смешалось, и только, как сквозь сон, слышался голос Тагана: «В машину его, в машину!..» Как же это случилось? Кто виноват? Рассеянность? Нет, держа рычаг, он все время был начеку. Азарт? Нет, никогда он не гнался за проходкой и с Халапаевым спорил… Так почему же случился пожар? И мгновенно вспомнилось: буровая работала равномерно, как вдруг резкий толчок… Значит, произошел выброс. Внезапный выброс! Глинистый раствор был разрежен газами и нефтью, с огромной силой вырвавшимися из вскрытого долотом пласта, и уже больше не мог создавать противодавления. «Закрыть превентор!» Он отчетливо помнит эту молнией блеснувшую мысль. Если бы он закрыл превентор, пожара не было бы. Но он не успел сделать и трех шагов, тяжелая гора упала на него, и все сразу исчезло. Кто же виноват? «Ах, неважно, кто виноват! Пусть я виноват, но знать бы, что с буровой? Неужели горит?»

Тойджан снова застонал, заворочался, начал бредить.

— Кто виноват? Мастер-ага!.. Горит? Ах, Айгюль, Айгюль-джан… Приди, приди!

И опять он тихо запел: «Глаза милого ищут милую…» Теперь Нязик чувствовала, что он понимает, что поет, не бредит больше. Так много чувства вкладывалось в эти простые слова, а солнце так буйно заливало комнату, будто музыка к песне, и Нязик чудилось, что уже наступила весна. И не успел смолкнуть припев, как дверь отворилась, и в комнату тихо вошла Човдурова.

— Айгюль-джан! — крикнул больной.

Айгюль стала на колени перед постелью, уронила голову на грудь Тойджану, а Нязик незаметно вышла из комнаты, то ли чтобы не мешать влюбленным, то ли чтобы охранять их у дверей. Стоя на посту, она и не слышала, как колотилось сердце Тойджана, не видела, как из глаз Айгюль катились слезы.

Но раньше всего Тойджан спросил:

— Буровая?

— Столб огня рассеялся, словно вихрь улетел в небо.

Тойджан и сам не заметил, как сел.

— Пожар потушен?

— Инженеры уверяют, что через несколько дней буровая снова начнет работать.

— Ты осчастливила меня, Айгюль!

Тойджан обнял девушку, удивившись, откуда взялись силы. Тепло губ, рук, щек Айгюль оживляло, согревало до самой глубины души. Он все крепче прижимался к Айгюль, не переставая удивляться целительной силе любви.