Берды Кербабаев - Небит-Даг

— Я где угодно скажу, что люблю Айгюль, что свою жизнь отдам ради нее! Если это называется кружить голову…

— Замолчи!

— Вы не можете запретить мне ее любить и говорить об этом.

— Я вырву твой язык!

— Я думал, что кровная месть отменена у нас лет сорок назад, а оказывается, среди членов партии еще принято…

— Вон отсюда! — перебил дрожащий от гнева Аннатувак.

— Я не у вас в доме, а в служебном кабинете! Вы даже не поинтересовались, зачем я пришел.

— В последний раз повторяю: убирайся, пока жив!

В дверь постучали, и, не дождавшись разрешения, в комнате появился Сафронов.

— Вы знаете, буровая Атабая просто радует меня, — сказал он, улыбаясь, — после снятия превентора…

Тойджан, не дожидаясь, пока он кончит, вышел из комнаты, а по тому, как Човдуров комкал окурок, инженер понял, что тут произошел крупный разговор.

— Что случилось? — спросил он.

— Этот бурильщик — большой подлец. Если вовремя не принять меры, не вмешаться, он доведет до аварии буровую старика. Надо его уволить!

— Если мы будем увольнять таких бурильщиков, как Атаджанов, кого же оставлять?

— Не вижу ничего хорошего в этом проходимце.

— А что скажет Таган-ага?

— Конечно, не согласится.

— Вот видите. Буровая вашего отца очень ответственная… Куда это годится: без разрешения мастера менять бурильщика? Вы знаете, как это может понять Таган-ага?

Аннатувак прекрасно понимал: Сафронов намекает на то, что опять разразится скандал. Старик решит, что ему мешают работать, хотят не мытьем, так катаньем заставить уехать из Сазаклы.

— Вопрос трудный, поэтому и советуюсь…

— Ну, от меня не услышите того совета, какого вам хочется. Пойдемте-ка лучше посмотрим фотографии Очеретько. Снимает одни барханы, а какое разнообразие!

Проклиная в душе и Очеретько, и барханы, и вечную любознательность Сафронова, Аннатувак поплелся вслед за ним с видом человека, осужденного на пожизненное заключение.

Ночью Сафронов проснулся. Под кошмой и кожаным пальто было не холодно, но лежать на полу, на тощем ватном матрасе непривычно жестко. Посетовав про себя, что прошли те годы, когда спал без просыпу в землянке на Вышке, он прислушался. В домике было тихо. Значит, Аннатувак не спит. Сафронову не раз приходилось ездить с ним в командировки, ночевать в одной комнате, и всегда Аннатувак засыпал быстро, как младенец, и всю ночь напролет безбожно храпел. Если сейчас тихо — Аннатувак наверняка не спит. Видно, нелегко ему дается дисциплина…

За долгие годы, проведенные на промыслах, Сафронову приходилось работать в разных условиях и с разными начальниками. Он очень хорошо знал, какая беспросветная тоска охватывает человека, вынужденного выполнять бессмысленные, с его точки зрения, задания. А ведь Аннатувак не скрывает, что по-прежнему не верит в нефтеносность Сазаклы. Надо только удивляться, что он ринулся в это дело с таким темпераментом. Не позавидуешь сейчас его настроению. Как ни тяжело с ним работать, а честность его все-таки подкупает. Изо дня в день сшибаешься с ним, отстаиваешь свое мнение, в этой борьбе и в голову не приходит поставить себя на место своего начальника. Сейчас, в ночной тишине, Андрей Николаевич испытывал только сочувствие к Аннатуваку, которого знал еще мальчишкой. В сущности, где-то в глубине души он относился к нему, как к сыну. Как помочь? Многократно доказано, что спорить и переубеждать бесполезно. Хотя бы рассеять, отвлечь, показать, что свет не клином сошелся на буровых в Сазаклы.

— Аннатувак! — окликнул он Човдурова.

— Не спите? — удивился тот.

— Поедем на охоту?

— Когда?

— А прямо сейчас. На Большой Балхан. Скоро рассветет, до вечера домой успеем.

Аннатувак заворочался в темноте.

— Ружей нет.

— Есть в багажнике, я сам просил Махтума захватить…

— Сулейманов совещание геологов назначил. Просил быть…

— Без вас проведут.

— Да и настроения нет, — признался наконец Аннатувак.

— Вот, вот! В этом-то вся и штука! Вставайте! Настроение появится.

— Откуда вы знаете?

— Ладно. Отставить настроение. Дело есть. Поищем-ка место для дома отдыха. Помните, летом была такая идея?

— А еще говорят про мою энергию! Вот кому удивляться надо, — ворчал Аннатувак, натягивая сапоги. — Среди ночи искать место для дома отдыха! Расскажешь — никто не поверит…

К горам подъехали затемно. Под крупными, рассыпанными по небу, как кукурузные зерна, звездами стоял Большой Балхан. Его безмолвный покой нарушала только эта маленькая машина, расстилавшая за собой хвост пыли, выхватывавшая из мрака светом своих фар то скалу, то ущелье, то глубокую рытвину на дороге.