Наши поднялись и перешли в атаку.
К вечеру бой стих.
Часть, заняв новый рубеж, наскоро чинила разбитые немецкие укрепления, устанавливала орудия.
На рассвете в блиндаж майора позвонил командир полка. Поздравив с хорошо проведенным боем, он спросил, удалось ли выручить подносчика боеприпасов Сидоренко. Майор запросил об этом командира роты. Командир роты вызвал командира взвода. Взводный послал связного к отделенному. Отделенный сказал, что сейчас выяснит, и пошел к бойцам.
И он нашел Сидоренко. Сидоренко сидел в окопе рядом с первым номером, недавно назначенным первым номером и еще гордым поэтому, и сердито говорил ему:
— Как ты мог сомневаться и Плюшкина из себя строить, когда тебе по фашисту нужно было хлестать и хлестать? Если бы тебе кто другой боеприпасы носил, тогда сомневайся, экономь. Адрес переменили — ну так что ж! На снегу написано колесами, куда отошли. Что я, безглазый, что ли? Нашел же сразу.
— А автоматчики?!
— Ну так что ж! — сказал Сидоренко раздраженно. — Я на этой местности как у себя дома или в тире. Им прятаться некуда. Мне же пострелять — удовольствие. В кой раз пришлось повоевать по–человечески! А то все на брюхе и на брюхе.
— Ну как, все в порядке, товарищ Сидоренко? — спросил отделенный командир.
— Так точно, — вытягиваясь отрапортовал Сидоренко. Потом извиняющимся тоном добавил: — А что касается моей задержки в связи с фашистами, так я пострелял самую малость, чтобы освежиться. Но перебоев в снабжении не было. Товарищ первый номер может подтвердить.
Через пять минут командиру полка было доложено, что подносчик боеприпасов Степан Сидоренко цел и невредим.
— Очень хорошо, — сказал командир полка. — Бойцов нужно беречь.
1941
Днем он обычно спит. К вечеру оживляется. Разложив на земле газету, он чистит оружие.
В деревянном самодельном пенале аккуратно уложены запалы.
Брезентовый пояс, похожий на спасательный пробковый, начинен несколькими килограммами взрывчатых веществ.
Действительно, лучше не курить, находясь рядом с таким собеседником.
Ему приходится таскать на себе здоровенную тяжесть.
А гранаты? Он обвешивает ими себя, как плодовое дерево в урожайный год.
— Удобная штука. — Он показывает сумку, набитую синими рубчатыми «лимонками».
— А я думал — в ней консервы.
Приладив на себе свое имущество, он подпрыгивает и прислушивается, не бренчит ли снаряжение.
Почему–то сердито объясняет:
— Мне шуметь нельзя. Я тихо себя вести должен.
Одет он строго по форме. Только на локтях и коленях подшиты брезентовые заплаты.
— Чтобы, когда ползешь в грязи, в сырости, не так промокало. У меня ревматизм.
— Но почему вы не наденете штатское? Меньше же риска.
Он резко повернул ко мне свое лицо, худое, темное, с гневными глазами.
— Я боец Красной Армии. И если поймают, я хочу умереть с честью. — И тихо добавил: — Нашего брата они очень некрасиво мучают. А в этой одежде я себя, в случае чего, лучше буду чувствовать.
У него совсем молодое лицо, а голова седая.
— Спокойной ночи, — говорит он мне и уходит своей бесшумной поступью.
В темном лесу глухо стучит артиллерия, как огромная кузница. В небе вспыхнула не то падающая звезда, не то ракета.
На следующую ночь в расположении противника внезапно открылась беспорядочная ружейная и пулеметная стрельба.
— Паникуют фашисты, — объяснил мне батальонный комиссар.
А утром комиссар, разбудив меня, весело сказал:
— Представьте, я был прав вчера. Это наш разведчик, возвращаясь с задания, напоролся на немецкую заставу. Те его стали преследовать, а он побежал от них не в сторону нашего расположения, а обратно к ним. И открыл огонь из автомата по находившемуся впереди немецкому охранению. Солдаты охранения стали бить из всех средств. Солдаты заставы на огонь ответили огнем. Так и молотили друг друга до утра.
— А разведчик?
— Разведчик только что доложил мне о выполнении задания и сейчас спит как миленький.
Тогда я рассказал о своем знакомом и спросил, не он ли это.
— Он, — сказал комиссар. — Я этого человека хорошо знал еще до войны. Двадцать второго июня, в воскресенье, утром он настраивал у нас в клубе рояль. Вечером у него должен был быть концерт. Он всегда сам перед концертом настраивал инструмент. И когда в тот день он возвращался домой, фашисты открыли по нашему пограничному городу внезапный подлый огонь из тяжелых орудий. Снаряд попал в его дом. У него были дети, жена. Она выступала с ним в концертах. Очень красивая женщина.
Читать дальше