И те, дед, и уже не те. Ты думаешь, старик, нам просто дались эти полгода? Зря мы этот путь прошли? А мы, старик, через все прошли: через горечь поражений и неудач, сквозь смерть. И дым оставляемых нами городов горькой копотью оседал на наши плечи, и слезы беженцев — соленые, кровавые слезы — падали в наши сердца. Мы сквозь все прошли, как сталь проходит сквозь огонь. Мы не заржавели, не сгорели, — мы закалились. Прокопченные, просоленные, обветренные, мы стали надолго солдатами, и блиндаж нам теперь — дом родной, а снег — пуховая подушка. Мы к посвисту бомб привыкли, к дыханию смерти притерпелись, миной нас не испугаешь, а пуля смелого не берет. Обстрелянные, протертые, ученые — да, мы теперь не те, старик! Откуда быть страху! То ли мы пережили! С чего нам горбить спину? Мы спину врага видели и пятки его, сверкающие на морозе.
Мы узнали вкус и запах победы. Она пахнет гарью, кровью и дается не даром, но слаще ее ничего нет. Труп врага хорошо пахнет. Вой врага — славная музыка. Горы расстрелянных немецких танков на снежном шоссе — лучшей картины в мире нет. А радостные слезы женщин в освобожденных селах — такая нам награда, такая, брат, награда, что за нее и умереть не жаль.
Нас теперь не повернешь, не остановишь. Каждый шаг вперед делает нас сильнее. Кто видел виселицы в Ростове, тот не попятится назад. Ненависть вооружает воина. Победа дает крылья.
Помнишь, стиснув зубы, клялись мы:
— Погоди! Мы за все расплатимся с оккупантами!
Вот он пришел, этот час. Час расплаты.
Помнишь, говорили, уходя из городов и сел:
— Мы еще вернемся!
Вот он пришел, этот час. Час возвращения.
Мы вернемся в Донбасс! Вернемся, чтобы заплатить врагам за расстрелы в Мариуполе, за зверства в Артемовке, за грабежи в Горловке.
Гитлеровцы переименовали наше Сталино в Юзовку. Нашему новому городу они прицепили старое ненавистное имя. В этом городе каждый камень, каждый новый дом, асфальт на улице Артема, домна на Сталинском заводе, люди, которых нельзя ни покорить, ни сгорбить, — все в этом захваченном, но не побежденном городе ждет наших воинов.
Как в годы гражданской войны с яростным кличем: «Даешь Донбасс!» — ворвутся наши лихие конники и пехотинцы в шахтерские поселки и возьмут врага за горло: «Отдай, вор, Донбасс! Умри, гад, в Донбассе!»
Разве мало в Донбассе шурфов для фашистских трупов? Разве замерзли проруби на Миусе, на Кальмиусе, на Торце?
Ты ждешь от меня новогоднего тоста, товарищ? Слушай! За нашу родную землю! За наш Донбасс!
Доставай же походную фляжку, товарищ! Где бы ты ни был, чокнемся. Пир — так пир.
Вот и елку рубить не надо, — вишь, стоит, мохнатая, раскинулась над блиндажом. И товарищей ждать недолго, — здесь они, рядом, самые дорогие, самые близкие, надежные. Нет братства более кровного, чем братство в бою. Вместе воюем, вместе в глаза смерти смотрим, — как же не праздновать вместе?!
Мы встретим солнце нового года, как положено воину: под звон шрапнельных стаканов, под гул орудийных колоколов. Запасная пулеметная площадка будет столом для недолгого пира. Из тыла прислали подарки — вот и закуска. Ну-ка, тряхни фляжкой, товарищ! А врагу пошлем свинца.
Здравица солнцу нового года — года великих побед!
За наши семьи, товарищ! Пусть мирно живут, не тужат, пусть пишут нам почаще письма, пусть дочка пляшет под елкой, а сынишка штурмует снежную крепость, завидуя тебе и мне.
За славных летчиков в небе, за смелых подводников на море, за артиллеристов на огневой, за танкистов на исходном, за нашу пехоту в окопе, за водителя на снежной дороге, за разведчика во вражьем тылу, за врача в госпитале, за повара у ротной кухни, за связиста на телеграфном столбе — за все наше славное воинство, а значит, и за нас с тобой, товарищ, имеющих честь и счастье служить под полковым знаменем в Великую Отечественную войну!
За наших соседей по фронту! За тех, кто бил врага под Москвой, дубасил его под Ельцом, гнал без штанов от Тихвина в леса Будогощи, добивал под Калинином, за бойцов Северо-Западного и Кавказского фронтов, за наших братьев по оружию!
За нашу победу, товарищи!
Ночь на 1 января 1942 г.
Станция Ф. в Донбассе
Товарищ!
Задумывался ли ты когда-нибудь над этими простыми словами: «пядь родной земли»?
Мы стоим сейчас в большом и протяженном селе, половина его — наша, половина — немецкая, церковь, разрушенная снарядом, — ничья.
Читать дальше