Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 3 том

Великое дело — гордость воина. Она принимает своеобразные, любопытные формы. Пожалуй, не меньше, чем своей молодой гвардейской славой, гордятся шепетовцы старой и лютой ненавистью к ним врага. С удовлетворением читают воины Шепетова угрозы немцев по их адресу.

— Не любят нас немцы! — хвастаются бойцы. — За голову каждого шепетовца у них награда положена.

Бойцы гордятся славою своих командиров. Они знают: в командирской славе запечатлены и их дела, а значит, и их слава.

Слава полка, слава родной части куда шире и благороднее простой человеческой славы; в ней героизм сотен людей, в ней боевая дружба слаженного коллектива воинов.

Боец, который не любит, не знает своего полка, — плохой боец, ему не дороги ни честь полка, ни его слава. Комиссар, который не воспитывает в бойцах этой любви, — плохой комиссар, он дает ржаветь в ножнах грозному оружию.

Вот они пришли, дни боев, подвигов, славы. Каждый день, каждый бой упрочивает старые традиции, рождает новые. Каждый грядущий день сулит нам новую славу.

Когда-нибудь на тех местах, где мы сейчас деремся, будут выситься памятники и синеть курганы. Историки бережно соберут реликвии. Они найдут и твою потрепанную карту, товарищ, и твой залитый кровью партийный билет, мой покойный друг, и скупые журналы боевых действий, и эти беглые заметки, написанные в паузе между боями.

1942 г.. февраль

P. S. Когда эта статья была напечатана, я получил письмо. Оно было адресовано не мне, а капитану Лаврентьеву. Вот оно:

«Здравствуй, дорогой товарищ Лаврентьев!

Дорогой, да, дорогой, потому что, прочитав статью «Возвращение чести», вспомнил я все, что было так недавно.

В маленьком холодном домике, в селе, на ловом берегу р. Самары за столом (если можно скамью назвать столом) сидел военный следователь, а у стены, на соломе, опустив голову, — подсудимый.

— Признаете ли себя виновным? — спросил следователь.

— Да, — глубоко вздохнув, ответил обвиняемый. — Я виновен.

Чернила замерзли, и следователь долго грел чернильницу в руках. Перо со скрипом вывело на бумаге грустные слова признания, и скрип этот больно царапнул по нервам и подсудимого и следователя.

Обвиняемым был ты, товарищ Лаврентьев, следователем — я.

И вот прошло несколько месяцев, и я читаю, что тебе вернули честь, сняли судимость, представили к награде. Я рад за тебя. Я обнимаю тебя и целую, как брата.

Сейчас я работаю прокурором танковой части, маленько ранен, но в госпиталь не иду. Сейчас, когда пишу я тебе эти строки, танки наши готовятся к бою. Полковник уже оделся. На боевые машины сел десант.

Привет всем товарищам по дивизии.

Военюрист 3-го ранга В. Водзинский».

1. НЕРВЫ КОМАНДИРА

Восемьсот немцев шли в атаку на роту лейтенанта Деркача. Восемьсот пар сапог, топчущих нашу землю. Рота Деркача молчала.

Восемьсот немцев уверенно шля в атаку. Они знали: против них горсточка людей. Они уже предвкушали вкус и запах победы. «Победа пахнет русской кровью и немецкой водкой», — так обещал господин обер-офицер. Рота Деркача молчала.

Враг полз, враг подступал все ближе и ближе, враг уже бежал — вперед, вперед, форвертс! Рота молчала. Пятьсот, четыреста, триста метров... Уже слышно хриплое дыхание врага. Уже можно разглядеть лица, до странности одинаковые и безликие. Уже видны железные бычьи лбы касок, ощеренные рты... Но рота молчала. Прижалась к родной украинской земле и молчала.

Поле пахло чебрецом и гречишным медом, шелестел кучерявый золотой ясень, буйно цвела гречка, — был до терпкой горечи сладок запах родной земли. Леонтий Деркач молча лежал на КП. Из-под запыленной каски чуть поблескивали его усталые глаза, они не мигали, хотя все время напряженно глядели прямо перед собой: туда, где враг. Немцы надвигались все ближе и ближе. Вот двести пятьдесят, вот двести метров. Хотелось закричать: черт подери, из какой стали сварены ваши нервы, товарищ лейтенант?! Какую волю, какую железную силу надо иметь, чтобы спокойно смотреть, как ползет на тебя многоликое, многорукое, огнедышащее чудовище, и не вскочить, не выстрелить, не закричать, а хладнокровно лежать, сжав сердце, как патрон в обойме, и ждать! Упрямо, терпеливо ждать.

Ждать той единственной минуты, которая приносит победу наверняка.

Две простые истины твердо усвоил Леонтий Деркач за свою долгую красноармейскую жизнь. Истина первая: смелого человека убить трудно, труса — легко. Тонну свинца нужно, чтобы убить храбреца, отвечающего огнем на огонь; шального осколка хватит для мечущегося в панике труса. Вторая истина: побеждает тот, у кого нервы крепче, кто дерется весело.