Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 1 том

— Дети! — хочет начать она, как всегда, но какие же это дети! Она ищет нужное обращение и вдруг легко и свободно начинает: — Товарищи! Я хочу рассказать вам о Дарвине, о его прекрасном учении, разбивающем поповские сказки и оковы религии.

В шестой группе в это время шел урок немецкого языка. Красный, вспотевший Лукьянов стоял у доски, на которой висела большая картина: мирная немецкая семья пила кофе в саду около дома; старик с пышными седыми бакенбардами дремал в кресле под яблоней; бабушка в чепце вязала чулок; у ее ног копошились кошки. Черноусый мужчина пил кофе, который заботливо наливала ему белолицая, полная немка. Рыжеволосая девочка в платьице с кружевами читала книжку. Высунув розовый язык, лежала большая смирная собака. В беспросветно голубом небе замерло солнце.

— Was macht der Grossfater? — допытывался у Лукьянова учитель немецкого языка Софрон Харитонович.

«Дрыхнет твой Grossfater! — злобно думал Алеша. — Дрыхнет, вот что он macht. А садовник для него небось на яблоню полез».

Ему хотелось рвануться, убежать от этих сонных Grossfater'oв и милых, рыжеволосых, невыносимо приличных девиц, — убежать в коридор, ринуться в ребячий шум, спорить, бороться, убеждать, доказывать. Он не мог дождаться конца урока, встал и хрипло пробормотал:

— Позвольте выйти!

В коридоре не было ни души. Алеша подошел к окну: по улице торопливо шли прохожие; скрипя, проехал грузовик; ползли сани, нагруженные дровами; шли красноармейцы в баню. Синий пар плыл над улицей.

Задумавшись, Алексей пошел по коридору. Какой он веры? — спросила «белорыбица». Какой он нации? — спросил Хрум. Какой он партии? — спросил Рябинин. Вот сколько, оказывается, есть вопросов в мире.

Ковалев пришел в школу после третьего урока. Устало поднялся по лестнице, остановился около двери, подумал, что, пожалуй, лучше было совсем не приходить в школу. Пойти домой отдохнуть, выспаться? С зари он сегодня на ногах. Ходил на соляные рудники. Знакомый инженер обещал устроить на работу. Даром ходил. Рудники почти стоят. Инженер смущенно предложил Никите пойти на... погрузку соли.

— На погрузку? — усмехнулся Ковалев. — А вы еще бывали когда-то у нас в доме! И даже, кажется, нашу водку пили.

Он ушел, не попрощавшись. Впрочем, возможно, что в конце концов придется идти на погрузку. Куда деваться? Все разорено. На рудниках рассказывают: горит соль. Некому вывозить. Смешно: соль — и вдруг горит! Все катится в пропасть. Пусть! Пусть горит — соль, уголь, трава, города, — пусть все сгорит! Голая земля. И жизнь наново. Испуганные, поросшие шерстью люди, сбившиеся в стадо, — и пастухи с батогами. И чтоб батог в три кнута.

Ковалев толкнул дверь и вошел. Какой-то малыш налетел на него и упал под ноги. Никита поморщился.

«Долго ли я еще буду школьником? — ожесточенно подумал он. — Дурацкое дело!»

Конечно, лучше было вовсе не приходить в школу. Сейчас прибежит Воробейчик с бумагами, с охапкой доносов: тот курил, этот сказал то-то, та грызла семечки.

Сейчас начнется нудный школьный день. Вот — Воробейчик уже бежит. Что еще?

Вместе с Воробейником к Ковалеву подбежали Лариса Алферова и Толя Пышный.

— Где ты был? — набросились они на Ковалева. — Что тут творится!

Никита брезгливо остановил их:

— Зачем же кричать? Ну, что у вас?

Они потащили его к плакатам. По дороге к ним пристал Канторович.

— В школе раскол, — сказал он Ковалеву. — Они ненавидят нас.

— А, паникеры! — выругался Никита.

Усмехаясь, он смотрел на сбившуюся вокруг него кучку. Все-таки ему было приятно, что вот ждали его, считают его своим вождем, верят ему.

— Ну, посмотрим, что там случилось! — сказал он беззаботно. — Какие тут у вас дела?

Они подошли к плакатам. Небольшая кучка школьников толпилась здесь возле Лукьянова и Алеши.

Никита медленно прочел плакаты и усмехнулся. Неудачно начинала ячейка: предлагала детворе отказаться от праздников. Кто же пойдет на это?

Он увидел, что от него ждут решительных действий. Он шагнул к Лукьянову.

— Кто? — спросил он спокойно. — Кто позволил вывесить в школе прокламации без ведома старостата?

Лукьянов засмеялся:

— Забыли спросить!

— В другой раз спросите!

Ковалев медленно подошел к плакатам, спокойно содрал их и разорвал на части.

— Ах! — ахнула толпа.

Алеша рванулся вперед, но его удержал невозмутимый Лукьянов. Он, улыбаясь, смотрел, как, кружась, падали на пол обрывки плакатов.

— Все видели? — спросил он, показывая на клочки, — Все видели?