Константин Лебедев: Дни испытаний

Его тянуло к ней. Часто, сидя на уроке, он пробегал глазами по классу и как бы невзначай останавливался на той парте, где сидела Рита. Случалось так, что она как будто ждала этого и почти всегда встречала его взгляд. Они смотрели друг на друга и потом, смутившись, отворачивались и краснели.

Ветров не знал, что за чувство появилось у него, но он сказал себе, что это — любовь. Может быть, это была, действительно, любовь. Первая, свежая, чистая — такая, какой она бывает только раз в жизни, только в самый первый раз.

Иногда в свободное время он выходил на улицу. И каждая прогулка кончалась тем, что он проходил мимо ее дома. Вообще получалось так, что куда бы он ни шел, путь его проходил именно по той улице, где она жила. Ему было приятно взглянуть на окна ее дома. Но смотреть, открыто повернув голову, он стеснялся. Он делал это невзначай, предварительно оглядевшись вокруг, чтобы никому не показалось странным, что он смотрит только в одну сторону. Если же он встречал ее, сидящую у окна, то делал вид, что заметил ее лишь в последнюю минуту, а иногда, словно не замечая, проходил мимо и страстно желал в душе, чтобы она его окликнула.

Увидев Риту на улице впереди себя, он прибавлял шаг, чтобы ее догнать, но в самый последний момент пугался и шел сзади до самой школы или сворачивал в первый переулок, чтобы она не подумала, что он спешил именно за ней. А свернув, начинал себя же высмеивать.

Он знал о ней все подробности, жадно ловя и запоминая каждое слово, сказанное кем–нибудь из товарищей. Он болезненно переживал все ее неудачи, волновался, если она сбивалась, отвечая урок, или долго не подавала учителю контрольную работу, злился, когда в его присутствии отзывались о ней плохо.

Ему всячески хотелось сделать ей приятное, но он боялся, как бы она не заметила это. Если у ней не было учебника, то ему хотелось, чтобы она попросила учебник именно у него. И если она не просила, то делал так, что его учебник передавал ей кто–нибудь другой, потому что сам не всегда решался на такой поступок. А когда учебник возвращался владельцу, он тщательно просматривал страницы, строчки, буквы, ожидая найти там какие–нибудь загадочные пометки. Разумеется, он ничего не находил и ему становилось досадно.

В то время Ветров много думал о том, как относится к нему Рита. Чем больше он размышлял, тем непонятнее она ему становилась. Ловя ее случайные взгляды, наблюдая за ее смущением, анализируя всякие мелочи, которыми изобилует школьная жизнь, Ветров временами приходил к выводу, что и он ей не безразличен. Но, с другой стороны, он болезненно переживал те мелкие признаки невнимания, которые она допускала по отношению к нему из чисто женского желания поволновать его.

Это невнимание, как ему казалось, усилилось с того времени, когда в классе появился Ростовцев, который поступил в школу, где они учились, всего за полгода до выпускных экзаменов. В нем Ветров сразу почувствовал соперника, и отношения их почти с первого дня сделались натянуто–официальными.

Веселый, общительный, незаменимый в компании Ростовцев быстро завоевал в классе всеобщую симпатию. Он занимался спортом, любил гимнастику, греблю, футбол и считался сильным боксером.

Присутствие Бориса заставляло Ветрова все сильнее волноваться. Он болезненно переживал то отчуждение, которое постепенно возникало между ним и Ритой, хотя внешне в их отношениях не произошло никаких перемен, и переживания его были ничем не оправданы.

Ветров тяжело воспринимал эту неопределенность, но с каждым днем откладывал момент решительного объяснения, пока не пришел выпускной вечер, и откладывать дальше стало некуда. И когда, стоя вместе с ней у открытого окна, Ветров сказал, что ему тяжело расставаться с теми, кто ему нравится, он про себя думал, что Рита поняла его намек. Он с тревогой ждал ее ответа, но она молчала. Тогда он прямо спросил ее:

— Рита, ты… ты любишь Ростовцева?

Она вздрогнула и, отвернувшись от него, сказала:

— Что за глупости! — и через секунду добавила: — А если бы это было даже и так, то уж, конечно, никому бы не стала докладывать об этом.

— Даже мне?

— Почему ты должен быть исключением?

— Мы же друзья…

— Есть вещи, — возразила она, — в которых не сознаются даже себе. А наша дружба никогда не была обоюдной, и ты сам в этом был виноват. К тому же и она кончается: мы покидаем школу и скоро разъедемся в разные стороны…

— Ты в Москву, — продолжал Ветров, — Ростовцев, наверно, туда же, а я… а я… — он задумался и не кончил.