Владимир Каржавин - Под псевдонимом Серж

– … через двадцать минут.

– Что так долго?

– Я должен не только пересчитать деньги, но и сменить рубашку. В Москве жарко, и я весь употел. К себе не приглашаю, но в другой раз обещаю рюмку французского коньяка, – пояснил Балезин, а про себя с затаённой улыбкой подумал: «Что-то маловато времени ты выбрал для общения с кралей. Опять врёшь».

Лифт в гостинице не работал, и Алексей стал подниматься пешком. Но его ждал «сюрприз» – лифт вдруг пошёл. И стоило Балезину ступить на свой третий этаж, как дверь догнавшего его лифта открылась и… появился Седой. Он выкатил, накрытый белой салфеткой столик и двинулся вслед Алексею. «А из этих бандитов, если бы не их тёмные деяния, получились бы неплохие нелегалы, – успел подумать Алексей, подходя к своему номеру. – Грубовато работают, но в выдумке не откажешь».

Повернулся ключ, скрипнула дверь. Окна номера выходили на восток, и сейчас во второй половине дня здесь было уже не жарко. Но как только дверь захлопнулась, Алексею пришлось забыть о жаре и прохладе. Его удивлению не было предела.

– Сергей Генрихович, я не верю в чудеса, но, по-моему, вы умеете летать.

Бородатый мужчина в парусиновой толстовке поднялся с кожаного кресла.

– Говорите тише, Седой может подслушать, – Отман приставил палец к губам, сделал шаг навстречу и, взяв Балезина за локоть, увлёк в глубь комнаты. Пришлось закрыть вторую дверь, отделяющую комнату от маленькой прихожей номера, и разговаривать полушёпотом.

– Я, конечно, летать не умею, но, как коренной москвич, знаю все улицы, переулки и проходы. Я со своим извозчиком опередил вас – это, во-первых. А, как работник сыска, знаю все ходы и выходы в гостиницах и могу открыть любую дверь. За свою карьеру не один десяток жуликов и аферистов здесь «брал» – это, во-вторых. А в-третьих, у нас с вами очень мало времени, вас ведь «пасут». Поэтому, давайте перейдём к главному.

Алексей быстро, но во всех тонкостях рассказал всё, что с ним произошло, начиная от выставки, кончая появлением в Метрополе. Потом слово взял Отман.

– К тому времени, как вы подъедете к лавке, она будет незаметно окружена. Поэтому слушайте меня внимательно: в лавку не соваться! Метров за двести перед последним поворотом, у церквушки, увидите человека в белом картузе. Как только он его снимет, под любым предлогом – голова закружилась, затошнило или что-нибудь подобное – останавливайте извозчика. Его и Вербицкого мы тут же берём, живых или мёртвых. И дальше уже наша забота.

– А если Яньки в лавке не окажется?

– За лавкой уже установлено наблюдение. Из неё он не выйдет. Тем более что Вербицкий закрыл дверь на ключ.

Замолчали. Балезин почувствовал, что план ему не нравится.

– Выходит, я в последний момент прячусь в укрытие?

– Да, да, да! – шёпотом, но убедительно произнёс Отман. – Насколько мне известно, вам скоро предстоит ехать куда-то далеко, и вашей жизнью рисковать нельзя.

– А другими можно?

– Послушайте, Алексей Дмитриевич, это приказ Ершова.

– На фронте я ему приказывал, и он должен знать: русский офицер не должен прятаться за спины других.

– Советую вам поменьше напоминать, что вы русский офицер.

Сидевший в кресле Балезин вскочил:

– Сергей Генрихович, если бы это мне сказал кто-нибудь другой, я бы ответил ему так, что пришлось бы заткнуть уши. Но я вас очень уважаю, а поэтому промолчу. Что касается операции, я её начал, я и закончу! Больше всего рискует тот, кто не рискует!

В ответ Отман покачал головой:

– Ах ты господи… Да успокойтесь вы и поймите, здесь тоже фронт, тоже приказы. А вы нужны в другом месте. Юргенс два раза на дню спрашивает о вас.

Спор грозил затянуться, а время летело быстро, тем более что ещё один вопрос не был решён. И Алексей, естественно, его задал:

– А как насчёт Архангельского? Заезжать к нему?

– Обязательно, иначе Вербицкий насторожится. А они с Мерином могут что-нибудь выкинуть.

– Мерин? Это кто?

– Извозчик. Старый знакомый. Его ищут. На нём несколько убийств, так что будьте осторожны. И последнее: как только остановятся лошади, вы берёте на прицел Мерина, Архангельский – Вербицкого. А там уже и мы подоспеем.

Борис Михайлович Архангельский был в прошлом сыскарь с приличным стажем. За свои 42 года он успел поработать в нескольких южных городах России: Ростове, Екатеринославе, Киеве. В Киеве его и застали события 1917 года. Когда к власти пришла Центральная рада, Архангельского из сыска уволили, и, чтобы прокормить семью, он больше года занимался чем угодно, только не борьбой с жуликами и бандитами. Но это было ещё полбеды. Кое-кто попытался свести счёты с неподкупным сыщиком. И вскоре Архангельский понял, что из родной Малороссии пора убираться. Вот только, куда? Выручил старший брат Арсений. Член партии большевиков, о котором после ареста в 1907 году никто не слышал, он вдруг оказался жив-здоров и, более того, не последним человеком в Московском совете рабочих депутатов. К нему в Первопрестольную и подался Борис Михайлович вместе с женой и малолетним сыном. Работа ему быстро нашлась. Поскольку он специализировался на раскрытии краж произведений искусства и хорошо в них разбирался, его определили работать в комиссию по национализации именно произведений искусства: картин, скульптур, золотых и серебряных вещей и им подобных. Дело в том, что музеи переходили под надзор государства, а в многочисленных особняках, брошенных теми, кто бежал из России или был расстрелян, оказалось достаточно много ценностей.