Валентин Распутин - На родине. Рассказы и очерки

Не одно столетие Сибирь пыталась снять с себя ярмо российской колонии, а теперь кончается тем, что ей приготовлена участь мировой колонии, и со всех сторон к ней слетаются хищники, вырывающие друг у друга самые лакомые куски.

Когда-то, в конце XIX – начале XX века, много шума в мире наделал проект Трансаляско-Сибирской железной дороги, которую предполагалось прокладывать северней Транссиба. Строительство брали на себя западные фирмы, в основном американские, условие было «пустяковым»: полоса отчуждения вдоль всей трассы шириной в восемь миль в каждую сторону. Это составляло в общей сложности почти триста тысяч квадратных километров. И – с правом распоряжаться по своему усмотрению. В российском правительстве сыскались сторонники проекта – тоже, надо полагать, небескорыстно. Но сделка все-таки не состоялась, ее противники, не склонные торговать Сибирью, победили.

В середине 90-х годов XX века, когда «дикий рынок» завалил Россию, как первобытный человек мамонта, в заранее отрытую яму, впервые появилось предложение американского экономиста МИДа о продаже Сибири США. В Америке не забыли, с какой легкостью ей в свое время удалось завладеть Аляской, и теперь, пользуясь тяжелым положением России, прощупывали почву: а не готова ли поверженная мировая держава, чтобы облегчить свою судьбу, освободиться от «лишнего». Позднее это предложение повторилось в более определенной форме: в границах от Енисея до океана создать семь американских штатов, называлась и цена – 5–6 триллионов долларов. Поскольку это была «частная» инициатива, официальной реакции на нее не последовало. Но интересно, что она никого и не удивила, – словно подошло время вести подобные разговоры и потихоньку да помаленьку подбираться к серьезному обсуждению.

Надо думать, до этого не дойдет. Это явилось бы для России покупкой для себя смертного приговора. И, даже превратившись в последнее время в страну фантастического саморазрушения, едва ли она решится на последний шаг.

Никто больше не ведет речь об освоении Сибири. Даже торопливо и дурно освоенное в минувшие послевоенные десятилетия сейчас запускается. Истягивают Сибирь двойной и тройной тягой там, где нефть и газ, алмазы и цветные металлы, все остальное на тысячах верст с запада на восток и с севера на юг лежит в безвестности, и как, чем оно живет, кроме беспрерывных выборов, которыми, как чесоткой, натирает себя российская демократия, мало кто знает. Сибирской нефтью и газом и спасается вся страна, на них выросли несметные сокровища нуворишей, из них выкраивается пенсия старикам и из них же выплачиваются, чтобы не сесть в долговую яму, проценты с займов. Из Западной Сибири денно и нощно, опустошая тюменские недра, текут потоки нефти и газа в Европу, из Восточной Сибири, где разведанные запасы скромнее, налаживается их транспортировка в Китай и Корею. Лучшие, самые богатые и доступные, «трубки» якутских алмазов «докуриваются», могучие сибирские реки обузданы, и электроэнергия от них также идет на Запад и Восток. «Легкие планеты», сибирские леса, сначала нещадно вырубались, а ныне с последовательностью и неизбежностью наступления лета выгорают от пожаров; сибирской нефти для борьбы с пожарами, как и для полевых работ на пашне, недостает или, что одно и то же, предлагается горючее по ценам, от которых впору происходить самовозгораниям. Тайга гибнет на огромных площадях – в миллионы гектаров, и люди уже с привычной беспомощностью, а то и равнодушием глотают дым и внимают словам об экологическом бедствии в Приморье и Забайкалье, на Алтае и в Якутии. И как-то сами собой заглохают и меркнут, теряют свое значение слова: сын земли, радетель, эконом (не экономист, а именно эконом – как управляющий хозяйством по нравственным законам сбережения и необходимости). Видимо, людское сыновство неотделимо и невозможно без государственного отцовства. Местное самоуправление, о котором давно мечтает сибиряк, по-прежнему в узде: одной рукой его поощряют, другой удерживают. Метрополия все так же, как и сто, как и двести лет назад, продолжает смотреть на Сибирь будто на дойную корову, содержащуюся на подножном корму, для которой тем не менее необходим загон, чтобы не одичала она по своим еланям и калтусам. И, как к дойной корове, снова и снова пристраивают к ней сосцы, вытягивающие миллионолетние «нагулы».

Одичание, однако, если уж мы вспомнили о нем, шло не из окраин, а оттуда, из центра ослепительной эпохи «перестройки», принесшей Сибири, как и России в целом, неисчислимые бедствия. Достаточно взглянуть на наши «севера». Невольно вспоминаются слова Ломоносова, еще недавно высоко вознесенные над вратами экономического покорения Сибири, о том, что «богатства России прирастать будут Сибирью». Она, эта ломоносовская фраза, не дочитана, продолжением было: «…Сибирью и Холодным океаном». И вот: бросили, обезлюдили и остудили опять побережье Ледовитого океана, которое, если уж быть справедливым к прошлому, в советское время осваивалось, обогревалось и оживлялось по всей его необъятности с особой и безупречной заботой. Не придерешься. Не бывало и быть не могло случая, чтобы в эти районы не завезли на зиму топливо и продовольствие и оставили людей наедине с жестокой полярной ночью. Теперь с этого бока Сибири, обороченного ко льдам, продирает, кажется, насквозь вплоть до южных рубежей. И еще холодней и бесприютней становится, как вспомнишь о судьбах покинутых там людей.